– Клевета! – вопит побагровевший от гнева председатель правления.

Другие представители компании поднимают крик, что это вредительство, всего лишь ловкий трюк. Председатель бросается к Вэйвэй, выхватывает у нее из рук лист, разрывает в клочья и топчет.

– Поздно, – с ледяным спокойствием заявляет она. – Слова уже там, наверху, и каждый их видит.

…стекольный мастер Антон Иванович Федоров, рискуя своей репутацией и источником существования… нашел доказательства того, что стремление компании увеличить количество рейсов и собственную прибыль… Она игнорировала свидетельства трансформаций Запустенья, вызываемых самим поездом, и угрозу…

Вэйвэй отворачивается от разъяренных представителей компании и видит, как Мария Антоновна спускается с поезда вместе с Судзуки. В глазах у нее слезы, а на лице улыбка. Профессор кланяется ей.

– Не так уж и много справедливости в этом, – говорит он.

– Нет, – возражает Мария. – Очень много.

Только жадность компании виновна в том, что пострадал поезд, как и ландшафт. Такова истина. Я не беру на себя смелость объяснить смысл Запустенья… или хотя бы предположить, что этот смысл можно постичь…

Толпа притихла. Все пассажиры вышли на перрон. Все смотрят вверх. Все ждут. И не только люди – ждут стекло и железо, лианы, цветы и кора. Смотрят и ждут.

Общество так долго выдвигало гипотезы и оспаривало их. Теперь двери распахнуты настежь. Компании приходит конец. Пора увидеть то, что прежде было скрыто…

Вэйвэй чувствует гул в костях. Чувствует поезд, лишайник и стекло. Чувствует рокот трансформации, охватившей весь выставочный зал. Ржавчина разъедает металл ткацких станков, артиллерийских орудий и прессов; призрачные лишайники расцветают и увядают; бледные нити тянутся к шестеренкам, приводя их в движение. Стеклянные витрины дробятся на капли воды, и те вздымаются фонтанами птиц и насекомых, упивающихся своей свободой. Конь императора ударяет копытами и галопом уносится прочь из дворца, бросив на постаменте расколовшегося на куски всадника.