Джек погладил каждую прислугу по плечу, прошептав, чтобы они просто продолжали выполнять свою работу и ни о чем больше не тревожились. В конце концов, Ламмасу они ни к чему – интерес к ним проявлял разве что Пак. Хихикая и перепрыгивая с ноги на ногу, как подобает летнему лесному трикстеру-хобгоблину, он толкал женщин то коленом, то плечом, вскрикивая им на ухо, отчего они вздрагивали и отшатывались. Благо, ни голема, ни Херна поблизости не было. Зато были мертвецы, забеленные глаза которых вдруг замелькали в окнах, на заднем дворе за забором и даже на парковке за двумя раритетными машинами – любимыми авто Винсента, которые он обычно держал в гараже. Половина картин в громоздких рамах на стенах куда‐то подевалась, мебели тоже стало меньше, зато цветов в горшках на подоконниках – больше, да всяких разных, от ромашек до пионов. Хорошо, что, по крайней мере, в спальне До все осталось по-прежнему.

Закрытые окна. Экран, мигающий в такт сердцу, которое бьется медленнее, чем вода капает из желоба на крыше. Скрипящая от чистоты постель, плюшевые подушки, уютный полумрак и тепло от электрического обогревателя возле стены. Раньше Доротея мерзла лишь зимой, когда и в Самайнтауне осень немного свирепела, но теперь – днями напролет. Верный признак того, что тело ее остывает и душа уже почти не здесь, чтобы его согреть. Ее час близился. Она даже не разомкнула веки в этот раз, когда Джек наклонился к ее постели. Желание сгрести в охапку, обхватить и унести было таким непреодолимым, что лишь писк случайно задетой трубки отрезвил его. Отключишь – и возможно, писк станет еще громче, а сердцебиение – тише. А столкнешься же с Ламмасом в дверях…

Все три прислуги, собравшиеся в углу, кивнули, давая Джеку понять, что здесь Доротее и вправду будет лучше. По крайней мере, здесь есть кому о ней заботиться.

– Не тронь ее, – предупредил Джек Ламмаса, обернувшись к нему, подпирающему плечом дверной косяк.

– И не собирался. Ей, чтоб умереть, помощь моя ни к чему.

Хоть тот и улыбался, как обычно, безумия в его улыбке стало чуть-чуть меньше, а слова звучали спокойно и серьезно. Джек неохотно ему поверил, отпустил край простыни Доротеи и, взглянув на нее в последний раз, вернулся к двери. В доме Винсента Белла ему всегда было тяжело находиться, особенно теперь, как его самого не стало. Именно поэтому Джек проигнорировал приглашение Ламмаса пройти в гостиную и, сунув сжатые кулаки в карманы тренча, молча вышел на задний двор.

– Значит, здесь теперь жить будешь?

– Ага, – ответил Ламмас беззаботно, ступая рядом по свежей, только проклюнувшейся под его поступью траве. – В Лавандовом Доме слишком шумно. Представляешь? Одни мертвые, казалось бы, но так гремят!