Пока Франц размышлял над по-настоящему важными вопросами, медиум разложила перед собой инструменты – маленький нож для писем, только острый, и бронзовую чашу с уже набитыми внутрь травами. Лемонграсс, корица и шафран. Уже в следующую секунду их затопила кровь: медиум вспорола этим ножом обе свои ладони по очереди, от кончика среднего пальца до костяшки на запястье.
Францу стало дурно.
– Если упадешь в обморок, я тебя убью, – прошептала ему Лора.
– Правда? – спросил Франц с надеждой.
Он прикрыл глаза, проглатывая кислый привкус желудочного сока, и вжался спиной в стул, а ногами в пол, чтобы комната вокруг него перестала вертеться. Когда он снова открыл их, чаша уже стояла в середине стола на ежедневнике Джерарда, как на подставке, и дымилась. Травы тлели, на кончиках зеленых стеблей трещали искры, облизывая маленькую фотокарточку счастливой семейной пары. Только вместо того, чтобы стелиться по столу или заволакивать комнату, дым, исходящий от нее, поднимался цельным столбом, кружевной и матовый, словно лоскут овечьей шерсти. Он почти не просвечивал, и потому лица медиума не было видно. Зато были видны ее окровавленные руки, протянувшиеся к Францу и Лоре через стол. То, чего она хотела от них, было понятно без слов.
Лора ущипнула оцепеневшего Франца за бок, и он усилием воли послушался – поставил локти на стол и взялся за руки и с медиумом, и с Лорой, тем самым замкнув
– В этот славный вечер мы обращаемся к Джерарду Мэнли, мужу Мэри Мэнли, чьи вещи лежат перед нами, о ком все наши мысли, по кому скорбят наши сердца. Мы приглашаем тебя в наш круг. Прошу, ответь на вопросы Лорелеи Андерсен, пожелавшей тебя увидеть.
Прошло немного времени, и что‐то громыхнуло под столом, будто кто‐то слишком резко поднял под ним голову и нечаянно приложился о дерево темечком. Франц вздрогнул, а затем еще раз, когда постучали где‐то совсем рядом, будто бы с потолка или в дверь. Чтобы не обращать внимание на звуки и мокрое липкое чувство в его правой руке, вызывающее инстинктивный порыв схватиться за ближайшее полотенце и вытереться, Франц сосредоточился на левой – на ладошке Лоры, которую в ней держал; мягонькой и нежной, но такой холодной, словно она подержала перед этим лед. Мысли о ней почему‐то прогоняли тошноту, и Франц решил смотреть только на Лору, а не на дым, комнату и медиума, чтобы и впрямь не потерять сознание. Он увидел каплю пота, скатывающуюся по ее виску под серебряной заколкой, удерживающей пушистую, сахарно-розовую прядь, и то, как дернулось ее горло, когда Лора вдруг проглотила остаток леденца. Кажется, случайно. Выкрашенные сливовой помадой губы приоткрылись и сложились в форму «О», когда она увидела нечто, что заставило Франца неохотно повернуть голову обратно к медиуму.