Да уж, носить кинжал повсюду с собой оказалось дурной затеей. Если в Лавандовом доме, куда она его потащила, он и впрямь мог принести пользу (ну, мало ли), то вот на прогулку она взяла его случайно, потому что не успела вытащить из кармана – Франц перехватил ее коляску прежде, чем она поднялась к себе. И там, возле реки, она совершенно о том забыла. Там ей было так хорошо… Когда они кружились вдвоем под бронзовыми листьями… Лора даже почти решила, что наконец‐то обрела покой. Она забылась, а ее сердце, наоборот, вспомнило – как биться, как колотиться, как замирать. Лора никогда не переставала злиться на Франца – потому что он болтливый идиот, потому что наглый, потому что ходит за ней по пятам, как преданный щенок, и никак не может наконец возненавидеть, – но эта злость вдруг стала ощущаться совсем иначе. Будто бы и не злость вовсе; будто бы она ею на самом деле и не была никогда; будто бы Лора трогала мягкий зефир кончиками пальцев или слизывала с них остатки фруктового сока – вот так ей было приятно, когда Франц ее держал. То, что она чувствовала тогда, очень сильно походило на…

Лора не успела понять, на что именно, потому что ровно в тот миг, когда она просто допустила эту мысль, кинжал в ее кармане неожиданно напомнил о себе. А может быть, она сама о нем вспомнила. Даже если ей мерещился его голос, то опасность, которой Лора могла – хотела – подвергнуть Франца, все равно была реальной. Потребовать вернуть ее домой, вновь ощериться, замкнуться, было спасением для них обоих. Глупый вампир! Он ведь даже не подозревал, насколько сильно тот кинжал жаждал его крови и каким он горячим стал, когда Лора почти позволила ее поцеловать.

Таким же горячим он вдруг стал и сейчас.

«Убей. Убей. Убей!»

Она невольно ахнула и тут же отбросила от себя нож, будто ужалилась. Скрипучий голос из глубин древних и темных, откуда они оба происходили родом, настырно повторил:

«Убей любимого, и способность ходить навсегда твоей станет».

«Ну же, исполни свою мечту! Окропи свои прелестные белые ножки кровью, и они тотчас заходят, зашевелятся, как будто всегда такими были…»

– Франц никакой не мой любимый, – выдавила Лора и, потянувшись через кровать с коляски, снова схватила надоедливый кинжал, впившись в него ногтями так, что те побелели. Она будто пыталась причинить ножу такую же боль, какую он причинял ей одним своим существованием. – Я вообще никого не люблю! Ни Титанию… – Нож снова нагрелся в ее ладони. – Ни Джека… – И вот опять. – Ни тем более Франца! – Он раскалился так сильно, что Лоре, шипящей, стало тяжело его держать. – Никто мне не нужен! Никто! И потому ты никого из них не получишь.