Интересно, могли бы они кататься так до самого заката?
Интересно, удалось ли ему забрать ее страх?
Интересно, ответила бы она, поцелуй он ее сейчас?
Немая река почти лизнула подошву его ботинок, будто разволновалась вместе с ним. Франц незаметно наклонил голову на бок и ниже, будто уворачивался от плывущих по воздуху сухих листьев, и желание узнать, какая Лора на вкус, возобладало над здравым смыслом. Быть может, в нем говорил голод – недаром питье крови часто заканчивалось сексом, но в тот момент Франц не думал о крови. Он думал только о губах.
Они разомкнулись в нескольких дюймах от губ его.
– Я хочу домой.
– Что?
Гнев в ее голосе хлестнул его, как оплеуха. Лора все так же смотрела ему в глаза, но уже иначе. Что‐то злое, что‐то напуганное, как тогда в Лавандовом доме, таилось в них, что тут же стерло с ее лица румянец, с его лица – улыбку, а с их танца на реке – всю красоту. Франц тряхнул головой, собираясь с мыслями, и вопросительно нахмурился, когда Лора повторила жестче, по слогам:
– Я. Хочу. Домой. Отнеси меня домой, Франц. Что непонятного?
– Я сделал что‐то не так?
– Нет. Просто… Хватит, ладно? Мне надоели ты и эти глупые детские игры. Пошли обратно.
В этот раз он ее послушался. Скользнул к берегу и ступил на твердую землю, больше не глядя никуда, кроме как на слабо вытоптанную тропу, которой они сюда пришли. Со дна ущелья, существовавшего между ними, через которое, как Франц думал, он почти построил мост, снова взывали чудища. Всю дорогу до Крепости он чувствовал зуд под кожей – снова это ощущение, будто ему лгут, хоть и не словами. Лора молчала, и Франц тоже молчал, но не потому, что сдался и правда решил оставить ее в покое. Он собирался продолжить то, что начал; собирался выскрести ногтями чувство, давно забытое, похожее на желание жить, чтобы понять, что же это все‐таки такое и к чему оно может привести…
Но затем Франц посадил Лору в коляску на краю участка за их домом, вкатил ее в Крепость и нашел там, на пороге, случайно придавленный ее колесом черный конверт. В тот момент, когда Лора, фыркнув, отдала письмо, потому что на обратной стороне значилось его имя, все хорошее, что могло у них быть, закончилось.
Ибо внутри лежала записка, выведенная безукоризненно ровным, витиеватым почерком:
В семь часов вечера. Самайн. Причал. Ты получишь то, что хочешь, милый мальчик. К.
Франц вновь забыл о Лоре и вспомнил о смерти. Наконец‐то она ответила ему на зов.