И Ламмас уже начинал его.
– Твою мать! Твою мать!
Лора забормотала снова, отъехала от ведьм и толпы подальше, забилась в угол, боясь, что заклинания и на нее подействуют. Она хорошо помнила наказ Титы оттягивать ритуал, насколько это возможно, но не менее хорошо помнила и то, что именно Тита из них троих самая сильная. Нет, не так. Она
«Думай, Лора, думай!».
И она придумала.
Франца ждать больше не имело смысла. Не стоило изначально полагаться на него. Он всегда думал лишь об одном себе. И она всегда думала лишь о себе. Так зачем кому‐то из них меняться?
Лора снова осмотрела площадь и подкатилась к ближайшей башенке из трех одинаково пузатых рыжих тыкв. На самой верхней, балансируя, сидела соломенная кукла. Лора подтянулась к ней немного, насколько ей позволяли это налитые свинцом ноги, и сдернула куклу за лоскут растрепанной юбки вниз. Сжала в пальцах, да так сильно, что посыпалась солома, и вгляделась в ее нарисованное краснощекое лицо, которое улыбалось ей глумливо.
Ифриты, джинны, вейлы, нимфы, болотницы, гримы, оборотни, вампиры, мертвецы и гули, сытые множеством самайнтауновских смертей, но все равно облизывающиеся. Душица, поющая на сцене дрожащим, впервые фальшивым от тревоги голосом, и муж Наташи, которого Лора случайно увидела слоняющимся в толпе, одинокого и потерянного. Сама Наташа. Сама Титания. Все они… Никто из них не заслуживал сегодня умирать.
Однако теперь для Лоры вопрос стоял иначе.
Как не умереть
– Встреться со мной, Ламмас, – сказала Лора кукле, приблизив ее к лицу. – Как можно скорее. Прямо сейчас! Иначе… Иначе будет слишком поздно. Титания знает, как тебя убить.
* * *
Вязовый лес, как и всегда, был темным и диким. И она была точно как этот лес – тоже дикая, тоже с темнотой в глазах, тоже с непокорным неприрученным зверьем, скребущимся у нее под кожей. Молодые ветви гладили ее по спине, будто приветствовали, а заскорузлые, которые она отодвигала с нехоженой тропы рукой, хлестали так больно, словно наказывали за то, что им пришлось долго дожидаться.