«Сделай это ради Джека. Сделай это, потому что он твоя семья».

Ведь Джек бы так же поступил ради нее. Не было ничего, что он уже не делал. Он даже умер – нет, уснул! – ради того, чтобы они были в безопасности. Сорок лет Титания доставляла ему проблемы, подводила, разочаровывала – убивала, когда клялась не убивать, и только плакала под одеялом, пока он все чинил. Слабая, слабая. Когда она стала такой слабой? Такой никчемной, такой хрупкой. Это с ней сделала его забота. Хищный цветок перестает быть таковым, если оказывается в неволе, в теплом доме, где в нем разглядели розу и решили беречь его под стеклянным колпаком от всех бед. Титания с Джеком расцвела, но иначе.

Однако ей пора вернуть себе шипы.

Она тряхнула головой и ступила в чащу, а затем углубилась дальше в лес. Гладила молодые ветви, позволяла им гладить себя. Страх не отступал, но вдруг оказался вполне терпим и сносен. Не было в лесу никогда ее детей и двери, что открылась бы сама, не изъяви она подобное желание. Не было зова Волшебной страны, не было ничего опасного в том, чтобы гулять здесь, лазать по деревьям и карабкаться, сколько ей захочется. В лесу всегда были только лесные звери – и ее выдуманный страх. Прошлое никогда не преследовало Титу – она сама взяла его с собой, лелеяла, обняв свои кошмары. Оказалось достаточно разжать руки, чтобы отпустить их.

– Здесь.

Несмотря на то, сколь редко Титания бывала в вязовом лесу, она могла поклясться, что по памяти отыщет любое древо, даже завязав себе глаза. А древо, возле которого когда‐то пала, – и подавно. Лес будто все время держал ее за руку, вел к сокровищу, которое она однажды похоронила в его недрах. Должно быть, мечтал поскорее его вернуть, ведь такая сила как заноза – вредит, зудит и чешется. Титания закопала тогда, сорок лет назад, здесь одновременно и отраву, и лекарство.

Как отрава оно отпугивало живность – Титания прислушалась: и вправду никого. Даже птицы упорхнули, оставили ее наедине с предназначением и последними крупицами нежелания его принять. Как лекарство же, самой земле ее сокровище дарило благо: она узнала это место по пышным красным макам и по клочку высокой лоснящейся травы на выжженной осенью тропе. Но маки – только авангард; там, за ними, сокровище охраняла истинная стража – бдительные сонные цветы и колючий терн. За это время они до того окрепли, что от их пыльцы даже Титу почти склонило в сон. Она моргнула, отряхнулась, наклонилась вниз и зарылась рукой в траву, затем – в землю, разгребая ее длинными ногтями.

Раскидистый вяз над головой шелестел от ветра.