– Почти закончил!

К тому моменту как Ламмас, напевая, принялся резать последний палец, голова Титании уже безвольно висела, поддерживаемая железным шнуром. Боль вспыхивала и угасала, сжигала и пульсировала в руках, словно Тита держалась за голую жаровню. Трава под ней сначала желтая, сухая, а затем позеленевшая, теперь сверкала алым, точно кто‐то расстелил рубиновый покров. Сжав и выкрутив ее мизинец поудобнее, Ламмас повернул ножик острием вперед, чтоб не цепляться за длинный ноготь, и протолкнул лезвие немного вкось. Титания снова вскрикнула, умытая в слезах, и инстинктивно дернулась. Клематисы захихикали, шурша, а затем вдруг стали отпускать. Сквозь звон, что стоял в ее ушах после собственного крика, Титания услышала характерный треск, с каким крошатся ветви, и Ламмас вдруг отступил назад.

– Все! – объявил он гордо, удерживая перед собой еще один маленький срезанный клочок. Обтерев лезвие ножа плоской стороной о листья, он спрятал его обратно за ремень.

Окровавленные руки Титании, с пальцев которых вязким сиропом тянулась кровь, безвольно опустились. Клематисы освободили сначала их, а затем ноги. Если бы не Херн, успевший подскочить и выдернуть одну стрелу из вяза, железный шнур ее бы точно задушил: Титания окончательно обмякла, навалившись на него.

– Тита, Тита!

– Проследи, чтобы она мне больше не мешалась, – велел Ламмас напоследок. – Ни в коем случае ее не отпускай, иначе наш договор будет расторгнут.

Сознание Титании, потускнев, испуганно спряталось в тайниках изувеченного тела. Руки Херна подхватили ее за секунду до того, как подхватил бы лес. Так ночь для Титании наступила раньше, чем для Самайнтауна, и она ушла в нее.

* * *

Для Лоры же битый час ничего не происходило, и это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что жители Самайнтауна еще не лежали на жутких каменных алтарях, разделанные по частям, а продолжали веселиться, пить имбирный эль, плясать и мериться костюмами. А плохо, потому что Лора не могла понять, почему Ламмас не торопится: и к жертвоприношению не приступает, и на ее зов не откликается. Даже на площадь не приходит! Лора все‐таки вконец осмелела от отчаяния и объехала по периметру ее всю, стараясь не смотреть ведьмам в глаза и напевая под нос односложную мелодию, завораживая себя саму, чтобы ее не заворожил никто другой. Сжимая в одной руке черный камень на случай, если сквозь ее пальцы замерцают разноцветные всполохи, а в другой – острую заколку, чтобы, стиснув ее в кулаке, можно было легко привести себя в чувства, коль ведьминские чары все же подействуют, Лора исследовала центр города вдоль и поперек. Вместе с ней каталась соломенная кукла: Лора посадила ее к себе на колени, и вместе они смотрели, что творится на площади да как.