Нет, все‐таки ошибаются соседи. Роза куда сильнее него.
И ночью она это снова доказала.
Джек только‐только уложил Доротею спать после целого дня игр и еще одного часа перед сном, когда они вместе, сидя на полу у печки, вырезали полукруглый перезревший кабачок – До хотела, чтобы он носил его вместо своей тыквы. Она, хихикая, выгребла из него всю мякоть ложкой и проделала в корке кривой беззубый рот, а Джек помог вырезать глаза. Правда, отвлекся случайно, и получилось не два, а три, но они решили, что не страшно. Когда мякоть кабачка отправилась в кастрюлю, а Доротея стала крениться и зевать, Джек подхватил ее под мышки и понес в постель – на второй этаж, который тоже надстроил сам, когда на первом им троим стало слишком тесно. Роза обычно спала в одной кровати с дочерью – Джек вырубил ту из рябины на заднем дворе, чтобы она больше не причиняла боль недавно поселившимся неподалеку нимфам. Розы на ее подушке, однако, не было – она ждала внизу. И, как только Джек спустился, вдруг утянула его под лестницу, на кровать более узкую и скромную, что пахла осенью, пряными специями и тыквой.
– Я хочу поцеловать тебя, – призналась Роза шепотом, когда оба лежали друг на друге, сплетясь руками и ногами, как две змеи. – Хочу, вот только не знаю куда…
– Понимаю, – немного весело отозвался Джек. – Это проблема всех безголовых людей.
На самом деле веселиться ему не хотелось – хотелось кричать. От ужаса, восторга, удивления. Они с Розой вместе прошли через огонь и воду, через сухие листья и заливные дожди, через месяцы голода и непонимание, отчего же не восходят летние семена и не приходит само лето согласно календарю; и даже через роды с криками новорожденного дитя, которое Джек первым взял на руки, прошли тоже. Рука об руку, плечом к плечу, как лежали сейчас. Не было ничего, что Джек бы Розе не отдал, и того, что они с Розой бы еще не разделили.
Кроме этой самой постели.
Кроме поцелуя, который Роза, вдруг обхватив тыкву руками и наклонившись, оставила на его шее под грубой оранжевой коркой, прямо поверх кадыка.
– Вот сюда, – прошептала она. – Сюда буду тебя целовать.
От дыхания ее, казалось, плавилась и растекалась кожа, как то масло, что Джек взбивал да все‐таки забыл поставить в погреб. Волосы Розы, которые она распускала лишь перед сном и которые, ходи она так же и днем, стекали бы ей до самой талии, струились сквозь пальцы Джека, как коричнево-рыжий ячмень. Глаза у нее были оленьи и смотрели так же, по-оленьи – доверчиво, немного испуганно, словно она знала о чувствах и нежных прикосновениях не больше него самого. Они оба годами ходили вокруг да около, держались за руки, да всегда отпускали их; обнимались перед сном, да расходились по своим комнатам, даже если иногда лежали в обнимку во время грозы, чтобы маленькой До, свернувшейся между ними клубочком, не было страшно. К счастью, грозы в их краю были делом нередким, и потому обниматься они могли часто. Но ничего не могло сравниться с тем, что происходило сейчас, когда их тела словно свились вместе в узлы. Как хорошо это было, как спокойно и