Но уже на следующий день умерла.

– Сделай с ней то же, что с тобой сделали! – продолжала кричать Доротея, обнимая подушку, как не успела обнять мать, прибыв из города с каким‐то болезненно бледным медиумом, будто тоже чахоточным, слишком поздно. – Заставь ее вернуться! Поделись с ней своим даром! Мы ведь оба знаем, что ты не человек, не призрак и не какой‐нибудь вампир. Ты, будь проклят, божество!

– Это не так, До… Я не божество, – возразил Джек тихо. Когда Роза навечно замолчала, ему тоже расхотелось говорить. Он бы с радостью залез в тот гроб, который уже сколотили для нее, если бы там хватило места для двоих. – Я могу сделать не больше, чем ты. Жизнь и смерть… Они не в моей власти. Я могу их ощущать, но это совсем другое…

– Тогда убирайся прочь! – выкрикнула Доротея, и Джек даже не стал уворачиваться, когда брошенная ею доска ударила его по тыкве. Та упала с плеч, покатилась к порогу, стуча и покрываясь вмятинами. – Пустозвон! Как ты мог любить ее и ничего не сделать, не придумать? Лжец, лжец! Поди прочь! Не желаю видеть тебя!

И Джек ушел. Конечно, не навсегда и даже не очень‐то надолго, а лишь на день, пока До не успокоилась и гнев, сочащийся из ее раны, точно гной, не испустился на него до последней капли. Джек и вправду был виновен. Он давал им обеим столько клятв, но самую важную не выполнил – не позаботился как должно, не уберег. Ни от свирепой демонической бури, которая Розу, промочив в огороде до нитки, подкосила; ни от заразы, привезенной новыми жильцами Самайнтауна, которая просочилась в ослабленное тело раньше, чем Чувство Джека смогло ее заметить. Но что еще хуже, так это то, что Роза ушла на другую сторону посреди безмолвной ночи, и была она одна, потому что Джек сидел на кухне и сушил чайные травы для нее. Он почувствовал ее уход уже в тот миг, когда тот совершился, и травы, брошенные, раскрошенные в кулаке, так и остались валяться где‐то на полу.

На самом деле Джек не собирался бросать Доротею, их дом или Самайнтаун. Он собирался жить здесь вечно, до тех пор пока не истлеет сам, если это все‐таки случится рано или поздно. Со временем все его сожаления забылись, кроме одного – он так и не сделал ни одной фотографии Розы на память. Поэтому ему приходилось вспоминать о ней каждый день и приходить к ее бронзовой статуе, чтобы не забыть, как она выглядит.

И чтобы попросить прощения за то, что он все‐таки сделал это.

«Роза Белл – основательница Самайнтауна».

Если бы не клематисы, скрутившее его нутро, а вместе с ним и волю, проросшие будто бы в костях и рук, и ног и оттого сделавшие его совсем недвижным, Джек бы заворочался и застонал от этих снов. Каждый из них, где являлась Роза, был мучением, но Джек, тем не менее, отчаянно за них хватался. За ее силуэт и образы, сменяющие друг друга, пока все они не осыпались песком и не исчезли. Джек очутился где‐то на границе между сном и явью, даже расслышал чьи‐то голоса, но вскоре понял, что темнота, окружающая его, опять сгущается. Окончательно выцвели те краски, которыми она являла ему события столетней давности, но вдруг проступили новые – какие‐то тусклые, приглушенные, будто свечу, горящую в окне, накрыли бумажным колпаком. За этими цветами в отличие от предыдущих ему пришлось ринуться наперегонки с тьмой, что то и дело пыталась их снова затушить, ибо воспоминания оказались настолько древними, что до последнего не хотели себя являть.