«Тебя называли Джек, – подсказал ему, еще растерянному, этот самый лес. – Ты первый дар людей богам, посему ты первая спица Колеса – дух пира, чествующего наступление Самайна, в костре которого сгорела твоя плоть и была освящена, помилована и принята твоя душа. Отныне и навеки ты сам Самайн и есть».

Почему‐то Джек ничему тогда не удивлялся. Даже на острую черную косу, вдруг появившуюся за его спиной и вложенную лесом прямо ему в руки, он посмотрел как на самую обычную, естественную часть самого себя; так же, как смотрят на руку или ногу. Словно так было всегда. Словно он родился быть слугой, и теперь его просто призвали на отложенную службу. Прошлая жизнь, что была у него прежде, и люди, наполнявшие ее, перестали иметь всякое значение. Джек кивнул и обхватил пальцами крепкое древко, выточенное для него вязами из вязов.

«Ступай, Самайн, – сказал ему лес. – В прошлой жизни ты пас овец, а в этой будешь пасти людей. Твоя работа – собирать урожай».

– Мне косить их пшеничные поля? – не понял Джек, и лес терпеливо пояснил:

«Нет. Коси их души».

Под ногтями еще чернела сажа, под ресницами высыхали слезы, а на коже все еще потрескивал жар огня и сидел запах овечьей шерсти, когда он приступил к работе. Как ее выполнять и для чего, Джек не имел ни малейшего понятия, но новое тело – в разы легче, проворнее и быстрее его прошлого, хромого на левую ногу и болезненного от рождения, – оказалось исполнительным и послушным. Джек доверился ему, пошел по лей-линиям, чье неяркое сияние еще пробивалось из-под поверхности земли, как по тропе. Пусть Самайн уже минул, они еще мигали светом, будто перекачивали натекшую за ночь кровь. Чувство, подаренное ему огнем и лесом, – так, по крайней мере, Джек его назвал, – безошибочно им руководило, направляло туда, где рос тот самый урожай, который Джеку нужно было срезать.

Где душа, слишком туго привязанная к телу, не могла без его помощи обрести покой.

А таких душ оказалось непомерно много. Джек блуждал туда-сюда почти без передышки и раз за разом взмахивал своей косой. Люди, которых не нашли. Люди, утонувшие в реке или растерзанные волками и разнесенные на части. Люди, которые не умерли, а которых умертвили – еще хуже, если в спину или горло, или если они сделали это с собой сами. Тогда душа вообще не понимала, где она и что с ней, и нити, привязывающие ее к бездыханному телу, Джеку приходилось почти пилить, толстые, как металлические прутья. Люди, которых отказались хоронить или которые ушли, кого‐то не простив, тоже не могли самостоятельно обрести покой. Их души всегда стояли там, где упало тело, и, стоя, они ждали до тех пор, пока не придет Джек, не отделит их от бренной плоти и не позволит наконец уйти. Таким был его удел – сбор урожая, и таким был он – избранный Самайном душекос.