Немая река, которую местные расхваливали как самую тихую и спокойную реку во всем мире, оказалась самой же большой ложью Самайнтауна. Стоило только заплыть немного дальше берегов, где ноги уже не доставали до вымощенного камнем дна, как течение тебя закручивало, точно пыталось это самое дно просверлить. Случайно угодив в истинный поток Немой реки, скрытый под обманчиво неподвижной толщей, выплыть назад было уже невозможно. Водяная петля туго обвивалась вокруг лодыжек и утягивала вглубь, в бурлящую темноту со всполохами затонувших красных листьев, где под городом будто распростирался еще один, побольше, состоящий из бесконечных извилистых туннелей и расщелин. Францу оставалось лишь отдаться течению, позволить потоку тащить его вперед, трепать из стороны в сторону, как куклу, и крепко держать Лору обеими руками, чтобы Немая река снова их не разлучила. Обернув себя вокруг ее съеженного тельца, он бился спиной и лицом о камни, принимая все удары, и едва не задушился собственным плащом, пока река не выплюнула их в какой‐то каменистый грот, хорошенько прожевав.

– Лора!

Вода лилась у Франца изо рта и носа, но он, толком не откашлявшись, сразу подполз к ней и схватил за плечи. К тому моменту она была уже холодной. Когда Франц, отчаянно ныряя, наконец‐то нашел Лору и притянул к себе за платье, ее пальцы еще цеплялись за него. Но теперь же она полностью обмякла. Река слишком долго держала их в своем плену. Губы и веки у Лоры посинели, грудь надулась колесом, полная воды, и Франц надавил на нее рукой, заставляя тоненькую струйку брызнуть из открывшегося рта. Но ничего больше не произошло.

– Лора, очнись! Ты слышишь меня? Лора!

Чего он только с ней не делал: и тряс ее, и переворачивал, и делал искусственное дыхание, как в сериале «Спасатели Малибу», который они пару раз смотрели вместе. Франц даже порвал ее корсет, чтобы ослабить давление на грудную клетку, и тем самым обнажил тоненькую шелковую майку, что пряталась под ним. Однако Лора, распростертая на глянцевых камнях, не шевелилась. Немая река окончательно смыла с ее волос розовую краску, и проступила копна почти белесая, словно всех на свете цветов лишенная, лишь с каплей солнечного света, как масло, растертого от корней до кончиков. Локоны ее смешно пушились даже мокрые, а ресницы и брови, слишком светлые, будто отсутствовали вовсе. Сама Лора же казалась полупрозрачной, но безмятежной, как если бы она спала: лицо, расслабленное, с разводами туши и остатками розового глиттера, казалось совершенно детским.