– А вы? – выдохнул он почти возмущенно. – Что будет с вами?

– Мы не дети. Без тебя нам будет тяжко, да, но мы не пропадем, – сказал Мабон, раскачиваясь на поваленном дереве, чиркая по земле кожаными башмаками с золотыми листьями, которые он вышил на них собственной рукой, как пошил и много одежды для них, включая и ту рубаху, шнурки на которой Джек теперь неловко теребил. – Конечно, мы бы все хотели снять с себя заботы, но сейчас это может лишь один. Возможно, однажды наш мудрейший Ламмас еще что‐нибудь придумает, а пока… Позволь нам отпустить тебя. Подарить возможность жить за всех. Никто не заслуживает этого так, как ты.

– Ты всегда о нас заботился, – подхватил Остара. – Когда я только появился, сразу сказал: «Ты отныне не один». Так оно и стало. Я никогда с тех пор одиноким себя не чувствовал.

– И я! И обо мне! – воскликнул звонко Лита, оттолкнувшись от бревна и запрыгнув закряхтевшему Остаре на спину. – Ты добрый, Джек!

– Всегда разнимал нас, когда мы начинали драться, – припомнил Имболк, хохотнув. – И подарки каждому приносишь, когда уходишь. Ни про кого не забываешь.

– Да, ты хороший брат. Самый лучший из нас восьмерых, – добавил Белтайн внезапно и, когда остальные резко повернулись, удивившись тоже, покраснел до корней бронзовых волос им в цвет. – Что? Я никогда не скрывал, что Джек мне тоже дорог! Может быть, и не показывал этого особо, но… Хватит так на меня смотреть! Да, я не только себя хвалить могу. Отстаньте! Идиоты!

Даже Ламмас рассмеялся, и Джек заулыбался тоже, потому что не мог этого не делать, глядя на них всех, свою семью. Мир в их присутствии не горел, а согревался, переставал быть таким страшным и безумным, каким начинал казаться Джеку с наступлением осени и приближением того дня, когда он вновь впадет в неистовство и обнажит свою косу. А осень, надо сказать, уже почти проснулась: природа остывала, как тлеющие угли, и зеленые листья приобрели уставший вид. Скоро должен был наступить Мабон, а сам Мабон – отправиться петь колыбельную природе. Значит, не за горами и Жатва Джека – великое жертвоприношение во славу Колеса. Времени у него оставалось меньше, чем казалось, и было достаточно об этом вспомнить, чтобы содрогнуться. Чтобы, чувствуя вину и стыд, отвести глаза, но все равно сказать:

– Спасибо. Спасибо вам.

И принять самый чистый дар из всех, сотканный не просто из костей, а из самой любви.

– Часть тебя еще нужна, – вспомнил Имболк неожиданно, когда Джек уже готовился перенять у него из рук свечу. Тот держал сплетенные стержни в ладонях, как в кувшинке. – Чтобы Колесо не заподозрило подмены. Иначе не отпустит. Придется сделать пугало.