– На всякий случай вдохни поглубже, – посоветовал он и прижался ртом к артерии на внутренней стороне ее бедра, почти в паху, где кровь пульсировала громче его мыслей и откуда напором хлынула ему в открытый рот, едва он, оставив на артерии невесомый поцелуй, вонзился в нее зубами.

– Ах!

Франц впервые в жизни держал во время укуса глаза открытыми, потому что не хотел разрывать с Лорой зрительный контакт, боялся что‐то упустить, переборщить с нажимом или силой. Боли она и впрямь не ощущала – точно не должна была, но, очевидно, уже почувствовала жар.

Когда Франц только учился быть вампиром, рядом с ним не было никого, кто рассказал бы ему, как оно работает, но со временем и опытом он понял сам: укус для людей действительно приятен. Недаром доноры иногда заканчивали на обочинах, как героиновые наркоманы, а взрыв эндорфинов, призванный смягчить физическую боль, формировал привязанность к вампиру, который этот взрыв провоцировал чаще всего. Люди, из которых хоть раз пили, после всегда завороженно шептали, что так, должно быть, чувствуют себя в раю. Если Лора испытывала нечто подобное, то не было ничего удивительного в том, что она вдруг завалилась назад на спину, легла на локти и, выгнув шею, застонала.

Клыки входили в податливую девичью плоть, как в масло. Кровь горячая, солоноватая, быстро набралась у Франца во рту и потекла по горлу. Он жадно ее сглотнул, затем еще раз и еще, будто воду после прогулки в пустыни пил и никак не мог напиться. Как он раньше не замечал, что людская кровь такая вкусная? Или то было дело в том, из кого он ее пил? Цвета пульсировали перед глазами, как если бы кто‐то выкрутил все лампочки на максимум. Омерзительное жжение охватило Франца на мгновение и тотчас же угасло – раны заросли, кости хрустнули и выправились, сросшись там, где нужно. Вены, давно ссохшиеся, и органы, окаменевшие, снова стали набухать. Франц чувствовал, как медленно раздувается от силы, как та наполняет его тело, вливаясь внутрь с каждой каплей Лоры, и как вяжет от нее на языке. Корни волос заныли: Лора вцепилась пальцами Францу в шапку из коротких прядей и потянула на себя, прижимая его голову вплотную.

Кажется, она что‐то при этом бормотала. Франц тоже был готов шептать о своем. «Сладкая, сладкая». Вовсе не белена и не уксус, а растопленный сахар или ягодный сироп. «Нежная, нежная, будто мороженое на солнце растаяло. И совсем никакого рыбного привкуса!» Франц почти урчал, пока собирал языком, как сливки с верхушки торта, багряные струйки артериальной крови из четырех глубоких проколов. Удивительно, но вид крови больше ничуть его не страшил – он его завораживал.