Лора напряглась и вжалась во Франца боком, но не успела предупредить, чтобы он шел потише – простынь резко спала вниз. Их уже учуяли. Дева, лежащая в клематисах с головы до ног, будто сотканная из них, медленно приподнялась и села.

– Я знаю, кто это, – прошептал Франц и, судя по выражению его лица, он жалел о том, что знает. – Это Доротея Белл, бабушка Винсента Белла и дочь…

– Розы, основательницы Самайнтауна, – продолжила за него с улыбкой дева.

Дева и старуха одновременно, ибо дряблое лицо, покрытое морщинами и пигментными пятнами с запавшими глазами, явно нельзя было назвать молодым. А вот все остальное… Кожа гладкая, безупречная, хоть и буквально разноцветная, разных оттенков в разных же местах, как лоскутное одеяло. Все потому, что и части ее тела тоже были разными, друг другу не подходящие и непропорциональные. Руки, ноги, пальцы, ступни, даже шея… Безобразно сшитые вместе, скрепленные толстыми уродливыми швами с черными нитями. Она едва могла поворачиваться и шевелить ими.

Все тело Доротеи Белл было собрано из тел чужих.

– Пресвятая Осень, – выдохнула Лора, и правда, которую она вдруг осознала, встала у нее поперек горла. – Франц, это же… Это…

Не просто части разных людей, а части убитых жителей Самайнтауна, похищенные Ламмасом, которые так и не нашли. Все они были здесь. Все они использовались здесь.

Лора бросила испуганный взгляд на полиэтиленовый мешок, набитый чем‐то, в котором теперь легко угадывались очертания оторванных голов и рук, а затем снова глянула на Доротею, собранную из таких же «запасных деталей». Швы, покрытые чем‐то янтарным и блестящим, похожим на мед, надежно скрепляли между собою куски, но на некоторых виднелись следы кровоподтеков, будто эти части отрезали спешно и тяп-ляп. Правая нога Доротеи и вовсе казалась длиннее левой, а стопы были разного размера. Зато груди одинаковые – обе пышные, с темными ареолами сосков, и тоже отрезанные и пришитые заново. На запястьях рубцов и ниток и вовсе было так много, что они накладывались друг на друга и почти образовывали рукава. Только один шовчик выглядел аккуратно и тонко – у Доротеи на лбу. Скальп ей приделали добротный: волосы, чернявые и вьющиеся, расстилались по всей ее красно-синей спине. Фиолетовые клематисы были единственным, что хоть немного прятало ее наготу, но они расползлись кто куда, когда Доротея просто повела указательным пальцем. Его кончик тоже принадлежал кому‐то другому – подушечка, похожая на заплатку или наперсник, источала какую‐то пыльцу.