– Не смейте прерывать наш ритуал!

Блаженная улыбка Ламмаса, с которой он все это время наблюдал за Джеком, вдруг перестала быть таковой. Клематисы яростно принялись душить черные цветы, бросаться и бороться, как змеи со змеями схлестнувшись. Костер же резко пригнулся, едва не затушенный ветром, поднятым Ламмасом, стремительно бросившимся через площадь. Сверкнул оформившийся из тени серп и серые глаза Титании, отразившиеся в его плоской стороне, но та даже рукою не прикрылась, не попыталась спрятаться. Лишь глянула мельком, раздраженно, будто на чернь какую, и снова отвернулась к Джеку.

Негоже Королеве фей таких гостей встречать, потому вместо нее Ламмаса встретил предводитель Дикой Охоты.

– Думаешь, против духа пира выстоишь, охотник? – усмехнулся Ламмас, разрубив пополам летевшую в него стрелу, что заставила его вернуться на несколько шагов назад, к столам с карамельными яблоками, на которых в довесок к фруктам теперь лежали и чужие головы. – Против самого лета идешь, ничтожный осколок зимы…

– Я не только выстою, но и выпотрошу тебя, – пообещал ему Херн уверенно, вскинув подбородок, и рога его, казалось, разрослись еще выше и дальше, как ветви вязовых деревьев, шелестящих вдалеке. – Ты и так гниешь. Каково это – разваливаться на части уже во второй раз? Понимать, что обречен?

– Взгляни на часы, – Ламмас указал на башню той рукой, что действительно уже мало напоминала подвижную конечность: болталась, сгнившая по локоть, где петелька за петелькой расходился шов под закатанными рукавами одежды. – Ночь Самайна еще длится. И сам Самайн тоже здесь. Все начнется тогда, когда закончится. Может быть, к этому моменту я оставшиеся пальцы твоей королеве отрезать успею… Или на сей раз сразу руки. Что думаешь? Поможешь мне снова ее сдержать, клятвопреступник?

Ни один мускул на лице Херна не шевельнулся. Он только покосился на Титанию, будто ее разрешения просил, и, едва та ему кивнула, не поворачивая для того головы, как Херн кинулся в атаку. Но не победить было его задачей, а занять, отвлечь, ибо победу им могло сейчас принести лишь время. Силы тела, собранного из частей чужих, уже были на исходе. Ламмас и вправду распадался, грозясь навсегда исчезнуть, и им оставалось только дождаться этого момента.

И остановить Великую Жатву, конечно.

Джек понимал все это, как и многое другое. Смотрел туда, на брата, но видел только души. Великая Жатва говорила с ним слишком громко, даже музыке из колонок, уже, правда, затихающей, было ее не перекричать. Так что все, что Джек сделал, – это вновь устремился к злополучному мосту, отчаянно пытаясь пересечь границу, пробежать вдоль кованого чугунного забора, на котором раскачивались соломенные куклы и оранжевые ленты из атласа. Пыльца продолжала сыпаться, веки – которые всегда воображал себе Джек – тяжелеть, но Джек не мог остановиться.