Семейство Тастемара хранило много тайн.

К тому моменту, когда посол собирался покинуть зал, Леонард вел интереснейшую беседу с рыцарем Вирджином. Рыцарь оказался страстным любителем не только вин, но и поэзии, поэтому неожиданно обрел для себя хорошего собеседника в лице графского сына. Пока все прочие обитатели замка старались не выделяться, Лео всячески пытался вкусить того, чего был лишен, но к чему так отчаянно стремился, — дворцовой светской жизни. Однако стоило ему распалиться в обсуждении поэта Ормиса, расхваливая его изящный, звонкий слог, как Вирджин вдруг рухнул под стол — вусмерть пьяный. Тогда расстроенный Леонард поднялся из кресла и быстро пошел к выходу, где его уже ждала притаившаяся у порога Эметта.

За ним последовал и посол Ханри, потерявший для себя всякую интересную цель для наблюдений, ибо граф уже поднялся в свои покои. Минуя холл, он уже занес ногу над лестницей, когда увидел, как Леонард в обнимку со служанкой спускается в подземелье. Не понимая, что тому столь поздним вечером понадобилось в замковых узилищах, посол присел на скамью. Прислонившись, он сделав вид, что отдыхает от затянувшегося застолья. А сам принялся ждать.

Прошло около получаса.

Грохнула тюремная дверь.

Посол сполз по скамье, вздыбив брюхо и прикрыв заплывшие жиром глаза, — словно беспробудно пьян, спит. Рот его криво расползся, исходя слюной. Лео и Эметта прошли мимо, не обращая на него внимания. Перешептываясь, они обсуждали нечто забавное. Эметта шла, раскачивая стройный стан, на ходу слизывая что-то со своих пальчиков. Ханри на миг приоткрыл прищуренный глаз, скосил взор, вглядываясь. Кровь… Он увидел на пальцах кровь… Будь она не так густа, он бы принял ее за вино; но посол не относился к тем, кто привык обманываться ради душевного спокойствия.

Леонард что-то шепнул на ухо своей спутнице, которая напомнила послу серую мышь — и платьем, и темно-серыми волосами, заплетенными в узкую косу (будто и правда мышиный хвост!). Оба они зашлись безудержным злым смехом. О чем они беседовали, для посла осталось тайной, однако он успел разглядеть, как забелели жемчугом острые клыки.

Опасения Ханри подтвердились во всей полноте.

Когда пара скрылась на лестнице, явно поднимаясь в покои, чтобы предаться страсти, посол продолжал лежать, будто хмельной. Чуть погодя, выждав, он встал со скамьи. Бледный, дрожащий, он добрался до спальни, где и провалился в странное тревожное забытье. Всю ночь ему снился горящий Крелиос, над которым кружила пара каркающих воронов: белый и черный… А еще он видел винные поля морского Ноэля, в которых он никогда не был, но представлял очень живо… В какой-то миг они потемнели и обратились черным-пречерным узилищем, из мрака которого вдруг выпрыгнул вампир и сжал его шею своими костлявыми руками. Это был Филипп фон де Тастемара.