– Вчера я подал прошение на возврат этих земель под власть короны, – спокойно ответил Юлиан, и они встретились взглядами.

Наурика поняла, что воззвать к оказанным почестям не выйдет. Тогда она холодно поинтересовалась:

– Знаю. Но зачем?

– Наурика, я чувствую, что более здесь не нужен. Все мои начинания рассыпались в прах. Белая роза так и осталась загадкой для нас с Дайриком. Отец мой более не признает меня, утонув в забвении. Я достиг потолка в своем чине, и, случись что с достопочтенным Обараем, даже принятие чина консула ничего не изменит, лишь добавит прихлебателей. А невеста моя… – И он склонил голову набок, пристально посмотрел на королеву, подразумевая, что именно ее трудами ему была выбрана Оскуриль. – Ты сама знаешь, на что она покусилась и что посмела сотворить! Скажу более, я рад, что так с ней вышло, и моей жалости она не получит даже посмертно, несмотря на то что была дорога тебе!

– Мою жалость она получила, но не более, – вздохнула печально королева и подошла ближе. – Останься…

– Разве я тебе не наскучил?

– Как ты можешь так говорить… – устало ответила она. – Куда ты собираешься отправиться? Где тебя так же тепло примут?

– Не знаю, – признался он. – Боюсь, таких мест нет…

Оба молчали. Она подошла ближе и едва приподняла руку, не позволяя себе слишком явного выражения желания. Он все понял, поцеловал ее белую пухлую ручку, усыпанную перстнями. В последние годы Наурика растеряла остатки девичьей стройности и приобрела зрелую полноту. В свою очередь, она залюбовалась его такой же белой рукой, на которой были видны следы тяжелого труда – единственный намек, что он был рожден не в знатной семье. Залюбовалась она и его белым лицом, белым без пудры, которой нещадно обеляли себя южане. Он годился ей по внешнему виду в сыновья… Она часто неосознанно сравнивала его со своим Флариэлем и получала от этого как странное чувственное удовольствие от того, что ее любовник так молодо выглядит, так и горькое неудовольствие, что сама она уже никогда не будет так свежа, даже усилиями десятка магов.

В покоях повисло напряженное ожидание. Позади лежал неподвижный Илла. Юлиан с Наурикой чувствовали неудобство от его присутствия.

– Послушай… – тяжело и хрипло начала королева-мать, поправляя черный платок у лица. – Послушай меня, Юлиан. Хотя мы победили и наш внешний враг пал, но внутренний все еще здесь! Я ни в ком не могу быть уверена. Даже у рабынь, которым вырвали язык, я порой проверяю, не отрос ли он, чтобы они стали доносчицами. В каждом принесенном мне или моему внуку блюде я вижу смерть. Я заставляю трех веномансеров перепроверять еду. Но меня не покидают мысли, что эта троица тоже может быть подкуплена. Меня окружают прелюбодеи, льстецы, низкие люди, готовые ради малого надела земли или чина из моих рук топить своих соперников и соперниц. Они окружают меня с детства, я привыкла к ним, ибо это неотъемлемая часть власти. Но тем больше, когда вокруг столько грязи, начинают цениться чистота и преданность…