Светлый фон

Хромая, портной перебежал с мартаца за сундук и попытался спрятаться за ним. Однако и там его настигла скрученная в жгут мокрая тряпка.

— У-у-у-у! — завыл он. — Это феникс!

— И что с того?! Тебе какой приказ был отдан?

— А вы не говорили, что это феникс! Это тот, которого я украл! Я все вспомнил! Это он! Он мне принадлежит!

— Да, это ты похитил его из юронзийского ящика, привезенного из пустынь!

— Но я вам ничего не должен, значится! Вы мне должны!

Получив еще один удар по заду, Момо взвился змеей в воздух и ринулся в противоположный угол. Оттуда, пока высокая фигура разгневанного Юлиана медленно шла к нему, он снова завопил не своим голосом:

— Это моя птица! Моя! Моя! Я продам его и метку сниму!

— Ах ты ж болван! — вампир одним прыжком преодолел расстояние до юноши и, отшвырнув тряпку, схватил его за грудки. — Может, и тебя стоило отдать городским демонологам на потеху или продать как живой товар на рабском рынке? Но вместо этого я спас тебе жизнь! Дважды! А ты мне вот как отплатил?

— Все из-за вашего облика!

— А чем ты думал, Момо? Когда ты живешь чужой жизнью, дружок, ты перенимаешь не только чужие привилегии, но и проблемы! Не окажись я поблизости, кормил бы уже оборотней на мясном рынке.

— Неправда! Не будь вас, у меня было бы все хорошо! И не пришлось бы шить эти чертовы платья!

— А ты, Момоня, всю жизнь собираешься прожить в чужой шкуре? Быть не собой, а кем-то другим?

— Я вам не Момоня!

Рыдающий юноша упал на пол, забился в угол и испуганно глядел оттуда. Сверху нависла сжатая в кулак рука, отчего он вскрикнул и закрыл глаза, но удара не последовало. Вместо этого удлинившимся ногтем Юлиан порезал ему шею.

Успокаиваясь, он отошел в сторону, отвернулся, чтобы скрыть потемневший взор, и слизнул капли крови, позволяющие увидеть воспоминания.

— Бестолковый ты, Момо, — сказал он чуть погодя. — Ведь я, пожалуй, единственный, кто искренне желал тебе добра. Я мог убить тебя еще два года назад. Так было проще, но я не стал. Я мог сдать тебя демонологам, где тебя ждала бы только смерть, но тоже не стал: пощадил, отделавшись меткой. Я хотел, чтобы ты стал самим собой, умея зарабатывать на жизнь честным трудом, а не прячась в чужих шкурах. Но и тут противишься! Юный ты еще, Момоня, бестолковый, наивный, думаешь, что удача всю жизнь будет сопровождать тебя и твои опрометчивые выходки, но боюсь, что жить тебе недолго осталось. Либо попадешь в лапы гильдий, либо умрешь бесславной смертью под чужой личиной.

Момо молчал, лишь утирал слезы и трясся, боясь снова схлопотать. Рассматривая его, по-юношески упрямого, Юлиан поправил рукава, которые закатал перед поркой, и продолжил: