— Ты, верно, растерял последний ум, раз забыл его?

— Я не понимаю вас, — переспросил напряженно граф.

— Чего ты добиваешься своей выходкой? — глухо повторил Летэ.

Он остановился у развилки, ведущей к конюшням, и выжидающе посмотрел на графа Тастемара. Тот напрягся, уловив угрозу в словах, пусть пока и скрытую. Поколебавшись, он заметил:

— Мой долг — оградить совет от измен. За этим я здесь.

— Это не ответ. Подумай еще раз, Филипп. Насколько далеко ты готов зайти в своем невежестве.

— Не знаю, что вам сообщили, сир’ес Летэ, но мои слова правдивы! — решительно отозвался граф. — Мое невежество есть на деле владение информацией, игнорирование которой угрожает безопасности нашего совета. Мой дед Эйсмонт, мой отец Ройс — они служили вам преданно, как и я. И я служу…

— Не прикрывайся именем своих предшественников, — оборвал речь Летэ.

Он поморщился и поднял руку, отмахиваясь от гостя, как от мелкой мошки. Прекрасная Асска отошла к кустам роз. Она погладила их замерзшие шипы, стряхнула со стеблей снег, но краем глаза продолжала поглядывать на Белого Ворона, на его неподвижное, сосредоточенное лицо, чувствуя в нем напряжение.

— Позвольте мне показать вам мои воспоминания, — настоял Филипп.

— На что же я должен взглянуть?

— Вы увидите доказательства измены.

— Я уже вижу их, Филипп!

Граф Тастемара заметил, как щеки Летэ, оплывшие, покраснели, а глаза вспыхнули пламенем — давно прошли те времена, когда кто-нибудь заставал его в таком состоянии. Едва Филипп попытался возразить, понимая, что злоба эта изольется на него, как глава уже вскинул ладонь с требованием молчать.

— Я уже все вижу, Филипп… Как ты посмел даже заикнуться, что кто-то из тех, кто потерял все во время Кровавой войны, мог предать клан? Ты, сын бедняков, получивший все благодаря той ужасной цене, что мы заплатили еще за пять сотен лет до твоего рождения… Ты, пожинающий плоды, выращенные до тебя… Ты — жнец, а не сеятель.

— Я взываю к обряду с Гейонешем, сир’ес! — быстро сказал Филипп. — Это право, прописанное законом.

— Я — закон! — оборвал его Летэ. — И не потерплю, чтобы в моем клане смели плести за спиной интриги. Если ты смеешь сеять смуту, так найди в себе остатки чести сказать в лицо то же самое, что ты говорил всем прочим.

Доселе улыбавшаяся Асска обернулась. Обернулся к замку и Филипп, услышав знакомое шуршание платья. Из главной башни величаво вышла Мариэльд де Лилле Адан в сопровождении Амелотты де Моренн, и две женщины, две неразлучные подруги, неторопливой походкой направились к старейшинам. На лице герцогини играло открытое злорадство, в то время как облик графини выражал непоколебимую благодетельность. Они ненадолго пропали за усыпанными снегом деревьями и гранитным фонтаном, ныне спящим, и вскоре подошли к трем вампирам. Амелотта с ядовитой улыбкой воззрилась на Филиппа. Мариэльд же, облаченная в серое приталенное платье с высоким воротом, и вовсе протянула ему руку. Согласно обычаям, граф должен был поцеловать руку «второй в совете», если она того пожелала, но он и пальцем не пошевелил.