– Не мне судить, хороший ли ты. Тебе по долгу службы выпадало слишком много тяжелых решений, – сдавленно ответил святитель Гарф. – Но если ты рассказал об этом, значит, уже лучше, чем о себе думаешь.

– Но ведь ты же говорил, что всякая жизнь священна, – простонал Джоэл и закрыл лицо руками. Он снова видел Джолин, теперь на месте той женщины. Джолин в окружении трупных червей. На губах Джоэла огненным клеймом горел ее короткий поцелуй, во рту едва ощущался вкус свежей земляники, но теперь он отдавал плесенью. Его портила память о той жуткой квартире.

– Ты пытаешься всех спасти. И от этого страдаешь, – рассудительно ответил Гарф. На плечо легла его рука, и Джоэл вздрогнул, немедленно возвращая себе неизменную броню охотника. Он скинул морщинистую руку и небрежно ответил:

– Возможно. Это недавняя моя болезнь. Раньше я, скорее, пытался всех убить, кого считал безнадежным. А твоя религия не велит бороться за каждого и до последнего?

– Но ты же не принадлежишь к моей религии.

– Нет. Потому что всем не помочь. И кто-то не хочет, чтобы ему помогали.

Снова перед глазами маячил образ Джолин, ускользающей и таящей нечто пугающее. Вспоминалась сеть, в которой барахтался перерубленный на четыре части младенец, его синюшные губы и зеленоватые внутренности. Образ расколотого сознания кинул в холодный пот, засочившийся вдоль лба, на котором уже давно билась напряженная жилка. Джоэл отогнал воспоминания, но теперь он понимал, почему так жаждет вытащить Джолин из пекарни. Он устал от лицемерия, от того, что в Вермело все хотели оказаться в числе спасенных, но, похоже, никто не желал спасения при жизни. И слишком немногих ему удалось по-настоящему защитить.

– Знаешь, Гарф, меня не чистота души тревожит. Для ваших религий я уже давно потерян… Меня тревожит, что я не смогу защитить одного человека. Что хватит меня только на такой же «удар милосердия».

– Ты знаешь этого человека? – спросил святитель Гарф, поднимаясь с тюфяка.

– Знаю.

– Ты дорожишь им?

– Очень. Даже не одним человеком, двумя. Дорожу обоими, – ответил Джоэл, поднимаясь следом.

– Значит, защитишь.

– А если я сам превращусь? Кто их защитит?

– Ты не превратишься, – уверенно покачал головой святитель, странно улыбнувшись, точно его вовсе не шокировали услышанные истории. Возможно, за свою долгую жизнь ему не доводилось так часто сталкиваться со злом, как Джоэлу. А возможно, наоборот: слишком часто он видел зло и слышал страшные исповеди.

– Тебе легко говорить. У тебя даже Ловцов Снов нет, – недовольно фыркнул Джоэл, как промокший кот. Благостные ответы святителя Гарфа не помогли. Джоэл уже почти успокоился, когда все рассказал, но общие фразы адепта странной веры доказали, что ему в целом наплевать. Или же за внешним отсутствием эмоций скрывалась великая скорбь человека, который видел столько чужой боли, что не удивляется, а лишь фаталистично принимает ее неизбежность?