– Мы спускаемся с горы лишь раз в год. Если ничего тебе не куплю, то как смогу показать, что балую свою ученицу?

Он баловал ее, Бай Гуй давно почувствовала это, и вполне отчетливо. С безучастным лицом она склонила голову, позволив Жунси немного погладить себя, и вдруг произнесла:

– Хочу мясо.

Мужчина застыл, а потом рассмеялся:

– Хорошо, пошли есть мясо.

Постоялый двор оказался забит людьми, Жунси провел Бай Гуй к местам в углу большого зала и, дождавшись, когда слуга огласит список блюд, выбрал несколько.

– Хочешь чего-нибудь еще?

Она не ответила на вопрос, сверля взглядом приборы для еды на столе. Тогда Жунси ткнул пальцем ее голову:

– Разве ты не хотела поесть мяса?

Бай Гуй моргнула, словно внезапно опомнившись:

– А, да, как скажет учитель.

Жунси улыбнулся и бросил ей пару шутливых фраз, вот только девушка не обратила на те внимания, потому что в это мгновение была поглощена разговором за соседним столом.

– Клан духов-искусителей с севера соберется для поминания предков. Говорят, в этот раз они хотят принести в жертву какую-то духовную кость. Похоже, она осталась от той женщины.

Пальцы Бай Гуй сжались до белых костяшек, однако ее лицо ничего не показало.

– Разве ее не казнили за то, что она сбежала с охотником? Что еще от нее могло остаться, если кости стерли в порошок и развеяли прах?

– Ее духовная кость подобна внутреннему ядру. Ходят слухи, с ней можно обрести бессмертие, – улыбаясь, произнес говорящий. – Но она оставила после себя еще и внебрачное дитя от охотника за нечистью! Мне рассказал об этом учитель: в тот год, прежде чем ее успели схватить, она родила девочку, после чего женщину приговорили к казни, а охотник с дочкой исчезли в неизвестном направлении. Должно быть, до сих пор живут в какой-нибудь глуши. Думаю, поэтому клан и объявил во всеуслышание о поминании предков с духовной костью, чтобы выманить эту двоицу.

Слуга поставил на стол первое блюдо, и Жунси положил кусочек в тарелку Бай Гуй:

– Вот, попробуй.

Она кивнула и посмотрела в чистые глаза учителя. В его ясном взгляде отражалась она сама, словно тоже была такой же чистой.

Девушка молча съела два кусочка того, что ей наложил Жунси, а затем сказала: