Скромную казарму Коптильни они достигли одновременно с зарей, и Дворцовый Холм засиял золотом перед огромным голубым небом. Гаррет всю жизнь прожил в Речном Порту. Коптильня с Притечьем по большому счету для него были просто словами. Проезжать по площадям и улицам, откуда Дворцовый Холм смотрелся необычайно низким, а его склон пологим, вдобавок не с той стороны окоема, казалось путешествием в чужой иноземный город.

День разгорался, и улицы заполнились быстро. Экипажи, телеги, прохожие, псы затыкали им путь, Мауру с Гарретом приходилось останавливаться и ждать либо вставать на сиденье возницы и грозить штрафами, если для городской стражи не очистят дорогу. Теплый ветер уже начал взбрыкивать, поднимать на поверхности реки волны, бегущие с востока на запад, вопреки течению в глубине. Мост обратно в Притечье оказался забит, осаживая всякое движение. Будь он свободен, как ночью, они бы добрались до своей казармы за пару часов. А так обоим стало понятно, что вовремя Мауру на обход не успеть.

Гаррет был уверен, что тихий, задумчивый облик маскирует раздражение Маура и страх последствий опоздания на обход, но невысокий стражник неожиданно заговорил:

– Как считаешь, ты ее правда любишь?

Гаррет подался вперед, сосредоточенно уставившись между ушей медленно бредущей лошади.

– Да. Думаю, правда.

– Ну и как, на что оно похоже?

Гаррет пожал плечами:

– Влюбиться в девушку?

– Ага.

– Ты же сам был влюблен. В то лето, с Даннией Ферриш?

– Мне она нравилась, – признался Маур. – Красотка, как мне казалось. Похоже, и я ей был по душе, у нас был приятный, местами неряшливый секс. Но когда она со мной порвала, я почувствовал себя… нормально? Делал вид, будто горюю и лишился сна, потому что все себя так ведут, когда подобное оканчивается, но правда была в том, что я вполне себе высыпался.

– А когда начиналось?

– Да и начиналось вообще-то так же. А как оно у тебя? Просто желание или что-то совсем другое?

Впереди них какой-то возчик начал ругаться с каретой, следовавшей навстречу. Гаррет не разбирал слов, но тон был вполне задиристый. Он мог бы спрыгнуть с коляски и сбегать туда, чтобы прервать перебранку, но то был бы лишь способ уйти от ответа.

– Другое. Желание, конечно, тоже. В числе прочего. Но главное, когда я с ней, когда в комнате нас только двое, то комната становится совсем другим местом. Как будто все остальное – спектакль, где нам выдают роли, и город – сцена, куда мы выходим произносить реплики, а когда мы с ней закрываем дверь, то больше в этом представлении не участвуем. Тогда мы – только мы, и никто иной. В другом городе, где живут только двое. И это прекрасное место. Мне там хорошо.