– Вопрос в том, что Хамзакиир собирается с ними делать, – задумчиво сказала Камеил во время их первой ночной стоянки в песках. Она сидела, спустив с плеч серое нижнее платье, чтобы Мелис, устроившаяся рядом на койке, смогла обработать ее обожженную кислотой, покрасневшую кожу. Раны были не смертельные, но серьезные: кислота забрызгала и ее руку, и шею, и правую щеку, воспаленная плоть бугрилась, как каменистая пустошь.

– Если все так, как говорит Эмре, – ответила Мелис, – они бросятся на акведук и попытаются его разрушить. После того, что я видела, вполне могу в это поверить.

– Они могли бы сделать это где угодно, далеко в пустыне, где мы не успели бы до них добраться.

– Только вот они хотят не просто разрушить акведук, – вставила Чеда.

Все обернулись к ней.

– Они хотят заронить страх в сердца тех, кто любит Королей. Хотят показать, что им хватит смелости бросить вызов мощи Таурията и заманить к себе людей. Им нужно, чтобы их увидели, чтобы их услышал весь Шарахай.

– Боги всемогущие, – тихо сказала Мелис, – когда же все это закончится?

– Когда умрет последний союзник Воинства, – бросила Камеил, глядя на нее с осуждением.

– Конечно. – Мелис вновь повернула ее правой щекой к себе. – Но мне кажется, что Шарахай начинает уставать от этой битвы.

Индрис, читавшая Каннан, подняла голову.

– Хватит ныть, женщина. Это трусость.

– Попридержи язык! – рявкнула Сумейя прежде, чем Мелис успела ответить. – Она не менее храбра, чем ты, голубка. Она одна из достойнейших, и не раз это доказывала. Твои же подвиги можно по пальцам одной руки пересчитать. Вякни на нее еще раз – и я в тебе вколочу уважение к сестрам.

Индрис холодно глянула на нее и вернулась к книге. Сумейя обернулась к Мелис.

– Я чувствую то же самое. Века сражений ярмом лежат на людских плечах. Но ничего не поделать, нужно сражаться. Дай слабину – и враг в ответ укрепит свое положение. Прогнись – и он захватит весь город.

Чеде хотелось сказать, что пустыня тоже не сможет сражаться вечно, что должен найтись путь к примирению. Но при Индрис нельзя было даже заикаться об этом, да и Камеил не стала бы слушать. Разве что Сумейя… Неожиданно было услышать от нее такое. С другой стороны, она не ожидала от нее и разговоров о любви. «Любовь – это слабость», – сказала бы Индрис.

Нет. Любовь – это жизнь.

Мелис все так же трудилась над ожогами Камеил. Шрамы всех форм и размеров покрывали тело Девы: длинная рваная рана на ребрах, следы трех когтей, рассекающие плечо, несколько заживших отверстий на животе и правой руке, шишка на локте и еще россыпь больших и маленьких шрамов, свежих и едва заметных. Они рассказывали историю Камеил, перекликаясь с узором татуировок на ее руках, на спине, под ключицами, историю боли, страсти и безграничного упорства.