Справедливо…

Я собрал в ладонь горсть опавших лепестков, зажег огонек и превратил их в пепел. Даже такая малая магия далась с трудом, будто что-то у меня в жилах ей противилось.

– Тисаана, смотри. – Я потряс кулаком с мертвыми листьями и лепестками. – Глаза бы не глядели.

– А по-моему, так сад еще красивее. Он… свободный. Показал, что может обойтись без полоумного отшельника, который целыми днями с ним возился.

Ух!

– Полоумный отшельник был бы благодарен, если бы ты не обесценивала труд его жизни.

– Но если он теперь не такой уж отшельник и не так уж полоумен?

– Не хочу тебя огорчать, но быть ему полоумным до конца дней.

Тисаана тихонько хихикала. Я и сквозь слои одеяла почувствовал ее голову у себя на плече.

– Тем и хорош в числе прочего, – пробормотала она. – И ладно, лишь бы не был отшельником.

Рука у меня замерла. Я выронил ножницы и вместо них нашарил пальцы Тисааны. Выгодный обмен. Как и раньше.

Нет, я больше не был отшельником. Хотя для того, каким я был раньше, «отшельник» – слабо сказано. Одиночество стало нераздельно со мной, как гниющая культя. Я и не понимал, как тоскую без связи с людьми, пока ее не вернул. И не понимал, как боялся снова потерять, пока не потерял – почти.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил я.

– Лучше. А ты?

– Лучше.

Я оглянулся на нее. Она морщила лоб с очень знакомым мне выражением.

– Что? – спросил я.

Она, моргнув, повторила: «Что?» – и я тронул пальцем знакомую морщинку между бровями:

– Это зачем?

Она опустила взгляд на свои ладони, нахмурилась.