Руна мельком взглянула на дверь в уборную.
– Я никому не позволю навредить тебе, – продолжал Сорен и потащил ее за собой. От резкого запаха одеколона щипало в носу. – Ты побудешь в моих покоях. За дверью будут стоять мои личные стражники.
– Но я…
– Я хочу, чтобы ты оставалась там, пока не установится безопасность.
Руна снова повернулась через плечо, снова взглянула на дверь в уборную. Если бы она могла, распахнула бы ее усилием воли. Ей хотелось, чтобы Крессида вытащила Гидеона в коридор и передала дворцовой страже, а та отвела бы его в камеру в подвале Ларкомнта, и пусть он гниет там хоть до скончания века.
Вот только дверь оставалось закрытой, а с каждым шагом все удалялась, становилась все меньше. В груди у Руны все сжималось. Сорен повернул за угол, и уборная полностью исчезла из вида.
Руну замутило.
Вот только что?
У нее не было ни единой причины просить Сорена вернуться. Да и вряд ли Крессида прекратит пытать Гидеона, подчинившись желанию Руны. Придется ее заставить, а это попросту невозможно. Хотя за последние два месяца, обучаясь у Серафины, Руна добилась большого прогресса, Крессида все равно была намного могущественнее ее.
Кроме того, для ведьм, оставшихся в республике, Крессида оставалась единственным шансом на спасение.
Пойти против нее Руна не могла.
– Я начинаю понимать, в какой опасности находится твоя жизнь, – разглагольствовал Сорен. Двое стражей открыли перед ним двери спальни, и он поспешно подтолкнул Руну вперед. – Я
– Что бы ты ни хотел с ним сделать, наказание Крессиды будет намного хуже, – заметила Руна, наблюдая, как стражники закрывают за ними дверь.
Свет в комнате был приглушенный, и глаза Руны не сразу приспособились к полумраку. В воздухе разливался тяжелый аромат благовоний – корицы и сандалового дерева. Когда очертания комнаты проступили четче, Руна наконец сообразила, что мебели совсем немного: кровать с балдахином, гардеробная, туалетный столик.
– Я закрою дверь на замок, – объявил Сорен. – Вернусь, когда буду уверен, что во дворце безопасно, а тебе не угрожает опасность.
Руна его не слушала. Она размышляла, как остановить Крессиду и прекратить пытки Гидеона. У нее не было никакой власти, никакого рычага давления. Ей нечего было предложить королеве.