– Он не вернется, – сказала она лисе почти месяц спустя, и слова застряли у нее в горле.
Но ужасное создание только наклонило голову, моргнув янтарными глазами, которые так жестоко напомнили Блайт о ее муже. Она заговорила снова, на этот раз резче:
– Я же сказала, он не вернется! – Блайт выкрикнула слова, которые мучили ее все это время. – Не откроет эту дверь, неужели ты не понимаешь? Не откроет, пока ты жива, а может, вообще никогда. Он
– Он умер.
Она впилась пальцами в пол, не обращая внимания на то, сколько времени просидела вот так. Минуты? Или дни? Какое это имело значение, если время продолжало идти, как бы она ни умоляла его остановиться? Только почувствовав прикосновение мягкого хвоста к коже, девушка зашевелилась и вздрогнула, когда холодный нос прижался к ее руке.
Блайт уставилась на лису, когда та тихонько заскулила, прижав уши к голове. Она медленно забралась к Блайт на колени и с усталым вздохом прижалась к ее животу.
Дрожащими руками Блайт провела пальцами по спине зверька, пока ее слезы падали на пушистый мех.
– Здесь только ты и я, – прошептала она, устраиваясь на полу рядом с животным. Ее кожа зудела от виноградных лоз, которые пытались вырваться из нее, как будто хотели навсегда привязать их к этому месту. Блайт не сделала ни единого движения, чтобы остановить их, прижимая лису к себе. – Он действительно умер.
Каждое утро Элайджа Хоторн появлялся на пороге Вистерии. Блайт ни разу его не впустила, а заросли шиповника вокруг дворца с каждым днем становились все гуще. Тем не менее это не помешало ему пробираться к порогу ее дома. Блайт не сомневалась, что если бы она не принимала еду, которую он для нее оставлял, то Элайджа разбил бы окно или выбил дверь, чтобы убедиться, что она жива. Отец не давил на нее. Он, как никто другой, понимал ее чувства. Такая же боль совсем недавно довела его почти до безумия. Такое же горе он топил в алкоголе и пытался заглушить роскошными вечеринками.
Тело Блайт обросло колючками, которые тянули ее к земле каждый раз, когда она закрывала глаза. Она едва различала собственную кожу, слишком подавленная горем, чтобы собраться с силами. Каждый день она просыпалась, лишь когда на пороге появлялся Элайджа. И то только чтобы подкрепиться и покормить лису, прежде чем снова улечься у двери и послушать новости отца, даже не отвечая ему. Он рассказывал ей, что дела в клубе снова идут хорошо и что он ведет переговоры с потенциальным покупателем, а также сообщал последние новости о Торн-Гров и ее племяннике. Однако в основном Элайджа говорил о матери Блайт, рассказывая историю их ухаживаний и первых дней брака.