– Нет. До охоты дело не дошло. Я сейчас всё расскажу, но сперва… – Она не дала ему закончить и торопливо наполнила стаканы до половины. Руки её не дрожали, и ни капли не пролилось.

Принимая стакан из её рук, Эрик Стром вымученно усмехнулся:

– Я дурно на тебя влияю.

– Нет, – тихо отозвалась она. – Не вы.

Молча, не чокаясь, они выпили – снисс обжёг горло, лязгнули зубы о стакан – и Эрик стал рассказывать. Он рассказал всё, даже то, о чём, возможно, не стоило… Но ему хотелось очиститься, смыть с себя этот день, хоть немного, хоть на половину, разделив с кем-то случившееся. Заново он блуждал в коридорах центра и больницы, заново сжимал хрупкие ледяные пальцы и вдыхал терпкий аромат эликсиров, которые без толку пытались разогнать кровь по остывающим сосудам.

– Они смогли понять, в чём было дело? – Иде Хальсон пытливо всматривалась в глубину стакана, словно ища там ответ. – Ведь она всегда сносила всё так… Идеально. С усвоением у неё всё было лучше, чем у меня… Лучше, чем у всех в Гнезде, мне кажется. Я… Я даже завидовала ей, когда… – Теперь одна-единственная слеза скатилась по её щеке и пропала. Она свирепо моргнула, запрокинула голову.

– Зависть – глупое чувство, – пробормотал Стром, заново наполняя свой стакан. – Никогда не завидуй никому из нас. И радуйся, что не можешь узнать, какие дьяволы владеют чужим сердцем. Но, Хальсон… Не думаю, что она бы на тебя обиделась.

– Я знаю. – Она отставила стакан и сжала виски с такой силой, будто мечтала раздавить собственную голову и выпустить на волю бьющиеся в ней мысли. – Она ведь этого не хотела… С самого начала… Думаю, она бы с радостью поменялась со мной, с Ульмом… А лучше с кем угодно в Ильморе, лишь бы не приезжать сюда. Ей и не нужно было приезжать сюда. Эрик, – впервые она вдруг назвала его «Эриком», и имя скользнуло с её губ так легко и естественно, что она, кажется, и не заметила, – ведь она чувствовала, она как будто чувствовала, что не выживет здесь. И, Мир и Душа, её мама… Кто сообщит ей? Ведь Миссе, Миссе у неё была одна…

– Я напишу ей, – хмуро сказал Стром, хотя меньше всего на свете ему хотелось писать женщине, чью дочь он – пусть от лица всех препараторов – обещал хранить и защищать. – Не беспокойся об этом.

– Нет, нет, – Хальсон вдруг замотала головой, будто в лихорадке. – Нельзя узнавать такое от чужого… Нельзя. Я сама напишу. Я придумаю, как написать, только… Скажите, что с ней случилось?

– Говори мне «ты», – сказал он, подливая снисса им обоим. – Ведь теперь у нас есть общий покойник.

– Значит, так братаются с препаратором? – спросила она с непонятным выражением, но он покачал головой.