Соблазнительный мираж парителя, уносившего его далеко-далеко отсюда, мелькнул яркой вспышкой полосы заката над горизонтом – мелькнул и пропал.

– Скажи ему: может быть, позже.

– «Может быть, позже?» – переспросила она визгливо. – Очень мило… – она вдруг осеклась, глядя на него почти испуганно. – Ты влюбился, так? В кого?

– Не понимаю, какое это имеет значение, если ещё недавно ты пыталась выпихнуть меня из Кьертании, – отозвался он, стараясь говорить шутливо, но Лудела не смеялась.

– Я не пыталась «выпихнуть» тебя. Я пыталась тебе помочь!

– И я очень-очень признателен, – Унельм запрыгал на одной ноге, натягивая ботинок. – Ты не видишь, где второй?

– Поверить не могу.

– Я тоже. Кажется, Олке не преувеличивал, когда говорил, что у него чутьё на такие вещи…

– Какие ещё вещи? Ты меня с ума сведёшь!

– Убийство, Лу. Ночью кое-кого убили – и тот, кто расследует это преступление, получит крупный куш.

– Значит, теперь ты преступления расследуешь?

– Ну, это, собственно, моя работа, – заметил он, вытаскивая второй ботинок из-под кровати. – Я думал, ты помнишь.

– Всё, с меня хватит, – рявкнула она, и прежде Унельм и не думал, что в нежном Луделином голоске может звучать такая ярость. – Я ухожу. Делай, что хочешь.

Она развернулась на каблуках и побежала вниз по лестнице слишком стремительно, чтобы он успел её остановить.

Сейчас Унельм не мог думать об этом слишком долго.

Натягивая куртку на ходу, выбегая из дома под яркие лучи холодного солнца – дело шло к новой осени – он чувствовал, что готов разорваться от переполнявших его мыслей.

Мил, таинственное письмо, загадочный друг – друг ли – Лудела со своим паритером и убийство, зловещее, жестокое… Мало того – убийство человека молодого, красивого и такого знатного, что о нём говорил теперь весь город.

Убийство, совершённое препаратором – а значит, и раскрыть его должен препаратор.

И этот препаратор – если справится изящно и быстро – получит награду из рук самого владетеля. Из рук отца Мил – в доме Мил.

«Это очень нелепый план», – шепнул Гасси, ласково улыбаясь, как тогда, когда отговаривал Ульма от того, чтобы учиться фокусам.