– Она хотела, чтобы я знал, что Бессемия верна тебе и твоему мужу, – говорит он, пожимая плечами. – И что с Жизеллой будут обращаться как с заложницей, пока ты снова не сядешь на трон Селларии.
Беатрис вспоминает, как играла в «Признание и блеф» с Николо, Жизеллой, Паскалем и Эмброузом. Когда Николо лгал, она всегда это понимала, как и он всегда понимал, когда лгала она. В то время это странное взаимопонимание увлекло ее еще больше, но теперь лишь заставляет насторожиться.
Она знает, что каждое слово, только что сказанное Николо, – правда, но понимает, что он сказал не все. Она подозревает, что в случае с ее рассказом он понял то же самое.
– И что ты ответил моей маме? – спрашивает она. – Должна сказать, Жизелла была очень расстроена сообщением, которое, как она полагала, пришло от тебя.
– Что это было за сообщение? – спрашивает он.
– Ты или, скорее, кто-то написал, что она должна сама расхлебывать ту кашу, которую заварила, – говорит Беатрис.
Николо смеется.
– Так и было, но это только половина моего послания.
– А другая половина? – наседает Беатрис.
Николо не отвечает. Вместо этого он поднимается на ноги, ставит свой кубок с вином на подлокотник трона и спускается с помоста. Он останавливается прямо перед ней, так близко, что, если бы они действительно были в одной комнате, она наверняка почувствовала бы его дыхание на своей щеке. Так близко, что она могла бы протянуть руку, чтобы запустить пальцы в его светло-русые волосы… или обхватить руками его горло и сжать.
– Если я все расскажу тебе сейчас…
Он говорит ей это прямо на ухо, и от его низкого голоса руки Беатрис покрываются мурашками. Она надеется, что он их не замечает, не видит, как на нее действует близость к нему.
– …то это испортит все веселье, разве нет?
Беатрис открывает рот, чтобы ответить, но в мгновение ока оказывается снова в своей спальне в бессемианском дворце. Ее голова кружится, а руки сжимают подоконник так, что побелели костяшки пальцев. Там, на каменном подоконнике, между ее ладонями, лежит примерно столовая ложка звездной пыли.
Спотыкаясь, она отходит от окна. Голова кружится, и Беатрис опирается на край своего стола, вцепившись в отполированное дерево обеими руками. К горлу подступает желчь, и она заставляет себя глубоко дышать, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок.
Она знает, что это пройдет и тогда она проспит целую вечность. Да, магия всегда воздействует на тело, но прямо сейчас ей кажется, что она умирает. Она знает, что должна собрать звездную пыль, положить во флакон и сохранить для другого дня, для другого желания, но у нее нет на это сил. Остается всего два варианта: оставить звездную пыль там, чтобы утром ее наверняка обнаружили слуги, – и, соответственно, мать тут же узнает, кто она такая, – или избавиться от нее. На самом деле выбор очевиден. Беатрис, спотыкаясь, возвращается к подоконнику и проводит по горстке рукой, наблюдая, как сверкающая звездная пыль падает вниз, в темноту.