– Немного отвлеклась, Царевна?

Я стискиваю зубы, но пока тяжело дышу.

– Вот почему нам не стоило ехать вместе!

– О, я не согласен. Нам следует чаще кататься верхом, – порочно намекая говорит он.

В животе порхают бабочки-сосульки. Потому я ударяю его локтем в живот, чтобы тоже немного вывести из себя.

Он кряхтит, и я довольна.

– Продолжай в том же духе, Малина, – загадочно и лукаво говорит он.

Я оглядываюсь, и наши взгляды встречаются.

– Это я и намерена делать.

Доммик усмехается.

– Хорошо.

Цокнув языком, Доммик медленно, уверенно ведет лошадь с горы, но теперь держит руки при себе. Мое тело постепенно успокаивается, и я снова могу притвориться, что мной не овладевают ни желание, ни страх.

Когда мы спускаемся и оказываемся у моста, который раскинулся над пропастью и ведет в город, я с облегчением выдыхаю, радуясь снова оказаться на ровной земле. Но мое облегчение длится недолго, потому что теперь я должна встретиться с людьми.

С людьми, которые меня презирают.

Перейдя через мост, мы оказываемся у входа в город. Позади нас по всей длине пропасти тянется низкая стена, но впереди простирается широкая дорога, мощеная камнем и припорошенная снегом. В городе есть несколько улиц, ведущих в разные стороны, и эти узкие улочки переполнены магазинами и людьми.

Я забираю у Доммика поводья и веду лошадь в самую оживленную часть города – на площадь.

Никто особо не обращает на нас внимания – возможно, отчасти из-за Доммика, который сидит у меня за спиной и закрывает своей крупной фигурой. Когда мы подъезжаем к площади, на рынке еще идет торговля. Перед павильоном стоят тележки под тентами, люди забивают корзины покупками, обмениваясь монетами. Но видно, как они поглядывают на небо, а некоторые уже убирают товары и закрывают ставни на телегах.

Когда я была здесь в последний раз, то пыталась завоевать расположение своего народа, но они отвергли меня, швырялись дарами, ненавидели. И все это происходило в сопровождении стражников и в полностью закрытой карете. А теперь у меня только Доммик и лошадь.

Я беззащитна.

Но напоминаю себе, что люди беззащитнее, чем я. Просто они пока мне не верят. Мой долг – убедить их.