Шаги его отца, пока тот шел к передней, пинком закрыв за собой дверь, звучали тяжелее, чем он их помнил.

Мерритт сидел к той комнате спиной.

Звук его голоса прошелся по коже Мерритта, как вращающийся резак.

– Роуз, а что Горринджи… О, а это кто?

Мерритт вцепился в края стула.

Его мать поднялась.

– Послушай, Питер, уже много времени прошло. Пора все отпустить…

– О чем ты говоришь? – Голос Питера Фернсби стал жестче. – Кто…

Ударив ладонями по подлокотникам, Мерритт встал на ноги и обернулся. Волосы его отца отступили со лба на ширину нескольких пальцев и поседели на висках. Он похудел. Ему потребовалась секунда, как и всем остальным, но узнавание быстро проступило на лице Питера Фернсби.

И вот тут Мерритт понял, откуда исходил весь его собственный гнев.

– Ты! – Вены на голове Питера выступили и запульсировали; он держал в руке кожаную сумку, которую швырнул на пол. – Да как ты смеешь появляться в этом доме! – Его взгляд метнулся к жене. – Как смеешь ты его принимать!

Глаза Роуз наполнились слезами. Она подняла руки, как будто успокаивая дикое животное.

– Питер, послушай меня! Прошло тринадцать лет!

– Я один раз тебя вышвырнул, – отрезал отец, врываясь в столовую. – И я вышвырну тебя сно…

Его слова как отрезало, когда он влетел в невидимую стену. Он отшатнулся, как будто шокированный, поднося руку к окровавленному рту. Он прикусил себе язык.

– Не смей так с ней говорить, – сказал Мерритт, и, несмотря на его собственный растущий гнев, его голос был ровным. – И не смей говорить так со мной тоже, – он посмотрел отцу в глаза. – Я уже не маленький мальчик.

Широко распахнув глаза, Питер протянул руку и прикоснулся к щиту. Потыкал его. Ударил кулаком.

– Что это? – спросила его мать, хватая Мерритта за локоть.