Изумленные взгляды солдат наместницы подмечали каждый мой шаг, но никто из хваленых смельчаков не отважился сказать мне ни слова. На лице каждого отпечаталось отвращение. Они ненавидели навиров, как и Амаль. Я для них – змея, свернувшаяся под одеялом. Мне было плевать на каждого. На всех, кроме Амаль.
– Ингар!
И Иды…
Девушка бросилась ко мне и крепко стиснула в объятиях. Она давилась рыданиями и дрожала то ли от холода, то ли от страха. Навиры удивленно косились на нас, но молчали. Дан усмехнулся и неодобрительно покачал головой. Наверняка решил, что я крутил шашни одновременно и с наместницей, и с ее служанкой.
Я отстранился от Иды, одним движением стянул с себя плащ и накинул ей на плечи. Та вздрогнула, присмотревшись к цвету материи, и оцепенела. Ее мутный взгляд прошелся по нашему небольшому отряду и моему обмундированию, замерев на ножнах с особым кинжалом. Ида решительно сбросила плащ, и тот с шорохом скользнул к ее ногам, будто одна из подвластных мне теней.
– Ты – навир? – процедила она, все еще таращась на меня, но на опухшем от слез лице уже проступило разочарование. Колючее и ядовитое.
Я сдавленно кивнул, но не успел проронить и слова из вороха бесполезных оправданий, как совсем рядом раздался громкий хруст веток. Солдаты и навиры схватились за оружие. Ида приглушенно пискнула, когда я закрыл ее собой, выхватив меч.
Из темноты появились четверо. Троих я узнал по темно-зеленым походным плащам, а вот четвертый, руки которого сковали особые кандалы, никак не походил на навира. Наверняка кочевник. Этого люда хватало в горах и пустошах. Они жили общинами и не жаловали обитаемые места. Кочевники не чтили ни религию Нарама, ни веру Белоярова. Они жили по своим законам, служили своим правителям и судили своим судом.
Пленник был одет в красную рубаху до колен, подпоясанную кожаным поясом грубой выделки, и шаровары того же цвета. В косматых черных волосах проглядывали растрепавшиеся косы, подвязанные веревками. Исхудавшее лицо испещряли уродливые, расплывшиеся наколки. Наверняка их наносили грубым методом с помощью сажи. На кистях его рук я тоже сумел разглядеть рисунки.
Один из навиров вытолкнул пленника к костру, и тот кулем свалился на землю. Кочевник рассерженно воззрился на обидчика и гордо вздернул подбородок, отчего на истощенном лице заиграли зловещие тени, отбрасываемые огнем. Кандалы причиняли боль, однако он ни словом, ни жестом не выдавал своих страданий.
– Бакир, нечисть тебя сожри, кого ты приволок?! – рявкнул Дан.
Навир, толкнувший пленника к костру, вздрогнул, и все трое мгновенно поприветствовали командира традиционным ударом кулака в грудь, где билось сердце.