— Государь?

— Пей, говорю, не то не подействует, потом объясню я тебе все.

Михайла повиновался, ладно уж! Случалось с ним разное, когда бродяжили они. Человеческую кровь пить не приходилось ему, а вот конскую — было. И мясо сырое жрать тоже… дело такое, бродяжье, не всегда огонь развести можно.

Кровь, как кровь, солоноватая, теплая еще, противно, да слизнуть с ложки можно, и ложку облизать тоже…

— Теперь чего, государь?

— Теперь слушай меня внимательно. Мать у меня… сам знаешь, умеет кой-чего. Думаю, понял ты уже.

— Чего ж не понять. Волхвы у тебя в предках были, да, государь?

Федор в улыбке расплылся.

— Да, Мишка. Волхвы.

Михайла дух перевел незаметно. Ну, кажись, поверил… волхвы, как же! Три раза ха, не оберешься греха! Кому другому расскажи, авось, со смеху не подохнут! Волхвы!

Да ведьмы у тебя в роду, и мамашка твоя ведьма, сразу видно!

Только дурак не разберется, а меня ты таким дураком и считаешь, сразу видно.

— Сегодня как вечер будет, все уснут. Тогда мы с тобой к Борьке в покои пойдем.

— Государь?

— Не хочу я Устинью без защиты оставлять. И с Борькой сквитаться хочу. Они как раз спать будут. Борьку я руками своими удавлю, а Устю… сам бы донес, да боюсь не справиться, все ж не перышко она. Надобно будет ее из палат государевых унести, в дом Истермана. Сначала. Потом найду я, куда ее спрятать так, чтобы мамаша моя не проведала ничего, не помешала нам.

И так Федор при этом облизнулся, что Михайлу аж замутило. Неуж не понимает царевич — не полюбят его, хоть он наизнанку вывернись! Не просто не полюбят, возненавидят!

Спросить?

Так почему б и не спросить…

— Государь, думаешь, забудет она мужа?

Федор аж слюной брызнул, так разозлился.