А ведь воет!

Рыдает… а боярич жестоким человеком не был, бабских слез не любил.

— Прости, а не могу больше, не люба ты мне! Ну, хватит плакать…

Куда там успокоиться!

Пуще прежнего взвыла Степанида, аж стеклышки цветные затряслись в рамах узорчатых. Минут пять ее Андрей пытался успокоить, а потом как мужчина поступил: плюнул на все, да и сбежал, буркнув, что за водой пошел.

Ага, к ближайшему трактиру.

За живой водой, сиречь вином крепленным.

Хватит с него истерик да дурости бабьей… и ведь смог же он как-то с этой… Самому себе удивляться впору!

А не было в том ничего удивительного.

Зелье приворотное, оно ведь на всех по-разному действует. Кому и капли хватает, а кому и бочка надобна. У кого мигом привыкание возникает, кто годами держится, подливать не надобно…

Бывает всякое.

Андрей Ветлицкий как раз из устойчивых оказался. А может, из слишком легкомысленных, каждая женщина ему нравилась, с каждой попробовать хотелось, что ж себя одной-то ограничивать?

Зелье приворотное и то с его легкомыслием природным не справилось!

Подливала Степанида сначала по капле, потом по три, а потом и по десять. А оно заканчивалось…

А новое сварить и некому.

Нет Евы.

Могла б Степанида, сама бы за книгу взялась, к котлу встала, да только… нет у нее умений таких. Не-ту. Все б за них отдала, что могла, все.

Не возьмут.

Андрюуууууушенька!

И глаза-то у него светлые, и руки ласковые, и кудри шелковые, и губы медовые… да за что ж ей горе-то такое!