Вот и углядел.
Стоит тень светлая рядом с занавесью, шаг сделает — и из виду скроется. А глаза сияют зеленью, яркой, лесной, искристой…
— Чего тебе, Ижорский, надобно?
Федор на эти слова тоже обернулся, ровно на секунду спиной к Михайле оказался повернут, а тому больше и не потребовалось.
— УСТЯ!!! Сюда иди! НУ!!!
А больше и не успел он ничего сказать. Захрипел, выгнулся…
Михайла от царевича отскочил, клинок оставил, да и чего его выдергивать? Ножей он с собой десяток взял, на всех хватит.
Федор на пол опустился… глаза навыкате, кровь изо рта плеснулась… он уже понял, что проиграл, что предали его, понял, КТО предал… и Михайла не отказал себе в маленьком удовольствии.
— Устя тебя, царевич, с самого начала ненавидела. И я тоже…
С тем Федор в вечность и ушел. И сколько ж ненависти на его лице было, мог бы — зубами б загрыз! Но Михайле было все безразлично.
Он вперед шагнул, руки в стороны развел.
— Государь, в палатах сто рыцарей Ордена Чистоты Веры, скоро они здесь будут. Бежать тебе надобно.
— Откуда знаешь? — Борис абы кому верить не собирался, тем более человеку, который в спину бьет.
— Их сюда Истерман привел, по просьбе Любавы. А еще в порту они есть и в казармах стрелецких, чтобы никто тебе на помощь прийти не успел.
— Гадина, — Устя не сдержалась. Борис ругаться не стал, Михайле в глаза посмотрел жестко, холодно. Хоть и совпали его слова с тем, что уже ведал государь, а только…
— Тебе я почему верить должен?
— Не верь, государь. Я тебя и сам ненавижу, — Михайла прямо в глаза Борису посмотрел. — Устя соврать не даст, она мне люба, а ты нас обоих ее лишил. Федор на ней жениться хотел, да и я о ней мечтаю с первой встречи нашей. А ты… верно Федька сказал, Устинью ты у нас обоих отнял.
— И что ж тебе сейчас вмешаться повелело?
— Она тебя любит, государь. Тебя убьют — она погибнет. Я сначала хотел ее увезти, а потом и понял, смысла в этом нет. Можешь меня потом казнить, все одно мне жизнь не в радость будет, а сейчас… уйди отсюда, Бога ради! Ведь придут, убьют…
— Уже идут, — прислушалась Устинья.