— Так иди быстрее…

Борис улыбался. Шел, смотрел на жену, которая впереди шла, и улыбался. И была на то причина.

Когда отец ему рассказал, что Любаву во все посвятил, что ходы ей показал потайные, обиделся юный Боря тогда смертно. Да что ж это такое делается-то? Вползла гадина в палаты государевы, отца отняла, сына родила, а теперь еще и тайну отнимают? Почти личную, государеву?

А что, Борис не государь ли?

В будущем, ну так… мог бы и у него отец спросить, кого водить по тем ходам, а кого и не водить.

А потому…

Когда Борис на трон сел, Любава не постоянно в палатах жила. Федор хворал часто, припадки у него были, вот, она в Келейное выезжала, жила там месяцами. А Борис — ну что ему лет-то было тогда? Захотелось ему такое, чтобы не знала о том Любава! Чтобы никто, считай, не знал… попросил он о содействии дядьку своего, Ивана Никифоровича, тот уж умер давно. И тогда-то дядька стар был, а неглуп. Он Борису и бригаду каменщиков нашел, и сам за ними присмотрел, и секретность соблюсти помог… и получилось ведь!

В нескольких потайных ходах оборудовал Борис ловушки. Не так, чтобы сильно хитрые, самые простые. Плита с механизмом поворотным, такие-то еще невесть когда знали. Наступит человек на плиту, пока ловушка не работает, плита клином держится. А как опустить рычаг, который Борису ведом, так клин выбьет, плита проворачиваться станет. Кто на плиту наступит, тот в каменный мешок и рухнет. А там уж…

Там уж Борисова воля.

Можно плиту повернуть, можно достать оттуда человека. А можно и не поворачивать.

Ловушки широкие по приказу его вырыли, пожалуй, человека три поместятся. И не выберутся.

Кольев на дне мало, всего три штуки, к тому времени, как все готово было, охладел чуток Борис к своей затее, детской она ему показалась. Но не бросать уж было, деньги плОчены, мастера работают. Да и не в кольях опасность тех ловушек, в другом. Когда плиту он опустит, человек в ловушке попросту задохнется. Воздуха-то там не хватит надолго, может, час или два…

И — все.

Жестоко это? Так ведь Борис и не собирался абы кого в тех ловушках морить, а враги сами и виноваты. Им и поделом будет.

Любава?

Ну… кто получится, тот и получит. С лихвой[24].

Щадить Борис никого не собирался. Ежели Агафье и не верил он до конца, то Федька — брат — все подтвердил. И поступком своим, и словами…

Почему так?

За что?

Ответа не было. Но Борису было больно. Он ведь Федьку маленьким помнил, и веселым, и любопытным, уж потом Любава ему в уши яд капать начала… дура! Потом, все потом. А когда-то у них все могло получиться, они могли стать братьями.