— Не упаду я?

— Нет.

— Тогда сейчас вернусь.

Ножей у Михайлы хватило, да и не сопротивлялись рыцари, болью парализованные. Хорошо только, что государь Устинью отвернуться заставил. Понятно, добивать надобно, а только у баб к тому отношение странное… дуры, как есть. Каждому ясно, нельзя за спиной живого врага оставлять, а они начинают страдать, да о милосердии вопить. Тьфу!

Устинья молчала.

Борис кивнул, как Михайла вернулся.

— Благодарствую.

И ни слова больше. Ни посулов тебе, ни обещаний… только вот в одном слове больше весомости, чем у Федьки в часовой речи. Ну так оно и понятно — кто царь, а кто медяшка стертая.

Борис тем временем вперед шагнул, ногой на угол ловушки нажал, плита вертикально встала. Государь прицелился, в одного из рыцарей выстрелил, добил. Михайла рядом с ним встал.

Мало ли что, так оттолкнуть его, стоит тут, смотрит… чего на дохлятину любоваться?

Ан… шевелится?

Михайла Бориса и откинул, оттолкнул так, что тот Устю локтем задел, выругался, но не до ругательств было Михайле. А вдруг ножом кинут?

Он бы и попал, и докинул… что там на дне шевелится? Вроде и не так глубоко, может два или три роста человеческих, лучше не рисковать.

Или…

Михайла прищурился — и едва не онемел. На дне ямы медленно распрямлялась… царица Любава!

Глава 12

Глава 12

Повезло Любаве, не погибла она на кольях. А как свет увидела, так и вовсе распрямилась, вылезти попробовала.

Мертвяков бояться?

Да страх и рядом с ней не пробежал бы сейчас, царицы бы испугался. Баба, когда полубезумная, она и черта напугает так, что тот в раю спрячется.