Он выскользнул из «шатра», наклонил по-птичьи голову, прислушиваясь. Что бы ни шуршало снаружи – затихло, и тем больше чувствовался умысел в этой довлеющей тишине.

Их выдало шуршание крыльев, и когда они поняли, что скрываться дальше бессмысленно, то накинулись на него все разом, журавли и цапли, те самые патрульные, которых он знатно потрепал в прошлую стычку.

Превратиться в ворона и взлететь он не мог – и не успел бы, и не стал бы: ему нужно было защищать «шатёр». Он лишь выпустил крылья, чтобы их взмахом пустить вокруг себя духовную волну. Тех, что были ближе к нему, отбросило, но их было слишком много, как будто все патрульные отряды горы Певчих Птиц собрались здесь и наступали, наступали, наступали…

У Минчжу отбрасывал их снова и снова, а когда силы начали иссякать, выпустил когти. Он был хорош в ближнем бою, но он был один против нескольких дюжин остроклювых журавлей и цапель, да и целью их было не убить его, а измотать и взять живьём.

И оттеснить от «шатра».

Он поздно спохватился. Визг Цзинь Цинь заставил его обернуться, и патрульные тут же воспользовались этим – три копья скрестились вокруг его шеи, острые лезвия впились в кожу до крови, одно неверное движение – и ему перерезало бы ярёмную вену. У Минчжу всё равно вырвался бы, даже если бы это стоило ему жизни, но как это могло помочь Цзинь Цинь?

Её за волосы выволок из «шатра» высокий мужчина в богатом облачении и со страшным выражением лица. Он грубо поверг её наземь.

У Минчжу каркнул и дёрнулся, лезвие глубже вошло в кожу, кровь хлынула струёй, по счастью, не из вены, а из рассечённой кожи, но он не чувствовал боли. Он впился взглядом в главного своего врага – её отца! – мысленно разрывая ему глотку когтями и выклёвывая из него жизнь за то, что тот посмел поднять руку на ту, что принадлежит ему – на его драгоценную невесту… нет, жену!..

Они ничего не делали – ждали. Чего? Восхода солнца, должно быть. Певчие птицы скверно видят в темноте, именно этим и пользуются хищные птицы, чтобы сворачивать им шеи.

В горле У Минчжу заклокотал гнев, когда ещё несколько цапель подкралось сзади и накинуло шёлковые неразрывные путы на его крылья, туго связывая их, чтобы он не смог более ими взмахнуть, сминая и ломая его перья. Они боялись его – он чувствовал. Даже пойманного и спутанного боялись.

Ему тоже было страшно, но он не подал виду. Он должен был сохранять достоинство до конца. Он не какой-то воронишко из захудалого рода, он наследник горы Хищных Птиц и новый Цзинь-У! Но в глазах его металась паника, больше за Цзинь Цинь, чем за себя. Он держал голову так, чтобы постоянно видеть её.