Он хотел возразить, протестовать, но она слегка сжала его руку, не давая говорить. «Не трать свою юность на ожидание того, что не может случиться. Стань мужчиной, Шарль. Найди свой путь, закали свою волю, обрети достоинство не по праву рождения, а по праву своих поступков. Мир ждет тебя.» Елена убрала руку.

Шарль стоял, словно пораженный. Румянец сменился бледностью. В его глазах мелькнули боль, растерянность, обида... но не гнев. Не было в нем злобы к ней. Было лишь горькое прозрение и... вызов. Он впился взглядом в ее лицо, ища хоть тень сомнения, слабины. Не нашел. Тогда его подбородок упрямо вскинулся. Боль в глазах медленно сменилась тем самым огнем – огнем решимости.

«Я стану мужчиной, Елена,» – произнес он тихо, но так, что слова прозвучали как клятва. «Я докажу вам. Я вернусь. И тогда...» Он не договорил, но его взгляд, полный непоколебимой веры и надежды, закончил мысль: И тогда вы увидите. И тогда вы будете моей.

Он резко кивнул, словно отдавая честь, повернулся и ловко вскочил на подножку уже тронувшейся кареты. Он не оглянулся, стоя на запятках, гордо выпрямив спину, глядя вперед, на дорогу, убегающую из Парижа. В его позе была вся юношеская бравада и непреклонная решимость.

Елена смотрела, как карета скрывается за поворотом, унося смех Лисбет, облегчение Клеманс и несбыточные мечты Шарля де Сен-Клу. Легкий ветерок трепал ее траурную вуаль.

«Я поступила правильно», – подумала она с привычной уже ледяной ясностью. – «Уберегла мальчика от тени, в которой живу сама. Дала ему цель, толчок...»

Но глубоко внутри, под слоем рациональных доводов, шевельнулось холодное сомнение, как змея.

«Но не наворотила ли я дел? Не заронила ли в его сердце семя, которое прорастет нездоровой навязчивостью? Не создала ли себе еще одного, пусть и отсроченного, претендента в этой сложной игре?»