Обмен любезностями был краток и формален. Игра началась сразу же. Маркиза была виртуозом. Ее вопросы, заданные с изысканной вежливостью, были ловушками, завуалированными уколами, проверкой на прочность:

О поместье в Нормандии («Какие планы на него, графиня? Заброшенные земли требуют сильной руки... или дальновидного управляющего?» – проверка на компетентность и амбиции).

О Париже («Как нашли особняк? Удобное расположение? Многие считают этот квартал слишком... оживленным для дамы в вашем положении» – оценка вкуса, статуса и осведомленности).

О трауре («Гаспар де Вальтер... редкой души человек. Мир праху его. Вы находите утешение в делах или... в одиночестве?» – зондаж уязвимости, поиск слабости).

О планах на будущее («В свете говорят, вы проявляете необычный интерес к... парфюмерии и косметике? Столь практичное занятие для дамы в вашем положении. Или... страсть?» – оценка мотивов, баланса между практичностью и эмоциями).

Елена отвечала. Четко, с достоинством, без лишних подробностей, но и без уклончивости. Она чувствовала, как каждое слово взвешивается на невидимых весах. Маркиза была следователем высшей лиги, а ее салон – залом суда. Наивная Лия, попав сюда, была бы растерзана в первые пять минут. Но Елена де Вальтер держалась стойко. Она не пыталась казаться лучше или иной. Она была собой: умной, целеустремленной, осторожной вдовой. Ее ответы о парфюмерии подчеркивали деловую хватку и интерес к науке, а не легкомысленное увлечение.

Обед был гастрономическим шедевром, но напряженность не спадала. Беседа текла плавно, но подтекст каждого вопроса маркизы оставался загадкой: «Зачем я здесь? Что она хочет узнать? Чего добиться?» Елена ловила себя на мысли, что пытается разгадать невидимый узор этой беседы.

И вот, когда кофе был подан в кабинете маркизы, затянутом вечерними сумерками, Элиза д’Эгринья отложила чашку. Маска вежливости слегка сползла, обнажив стальную волю и проницательность.