Так долго! Вэйна отпраздновала день рождения, а я так и не купила ей платье. И свой день тоже пропустила – а ведь мне уже восемнадцать, важная дата.

– Что вы написали моим родителям?

– Что ты уехала путешествовать на архипелаг. То, что случилось на балу, сохраняется в тайне – настолько, насколько это возможно. Слухи ползут, конечно, очевидцам и пострадавшим трудно закрыть рты. Впрочем, среди приглашенных в королевский дворец не было случайных людей.

– В горы, значит, – я почувствовала облегчение. – Хорошо, что родителям не пришлось волноваться. Они в порядке?

– В полном. Мы отправляли им подарки от твоего имени, открытки, – ответил Алан.

Я попыталась поймать его взгляд, но не смогла: отчего-то Алан смотрел мимо, даже когда разговаривал со мной. Внутри зашевелилась обида: это потому, что я теперь такая? «А тот, другой, глаз бы не отвел», – вдруг пришла странная мысль.

– Спасибо.

Алан пробормотал, что у него есть важное дело, и вышел. Мне стало грустно. Дядя все понял:

– Прости этого дурня, он за тебя очень волновался. И тут я еще со своими болячками. Так что на Алане временно чуть ли не вся академия, а там, сама знаешь, дел невпроворот. Устал он.

– А как вы доберетесь до поместья? – забеспокоилась я.

– Не до поместья – до соседней палаты. Если тебе не сложно, Эни, позвони, пожалуйста, в колокольчик – вон он, на тумбочке. Полагаю, нам обоим нужно отдохнуть.

Я потянулась – голова закружилась от простого движения. После звонка в комнату вошла женщина в белом, направилась ко мне, помогла улечься удобней, взбила подушки. Затем взялась за спинку дядиного кресла, медленно покатила его к выходу.

Глава 20 Кларисса

Глава 20

Кларисса

Алан заглядывал каждый день, приносил цветы и угощения, передавал подарки от общих знакомых. Но наше общение не приносило радости ни мне, ни ему. Я расспрашивала о последних событиях, о новостях академии и столицы. Алан отвечал односложно, больше отмалчивался, глядя куда-то в сторону или поверх моей головы. Он будто совершенно отвык от меня, от нашей дружбы.

Других посетителей в больницу не пускали, и я мучилась от одиночества. Много спала – и видела странные, завораживающие сны. Забывала их сразу после пробуждения, но оставались смутные образы, ощущения: жар, прикосновение к волосам, шепот на ухо, отчаяние и страх, перетекающие в счастье и обратно. Было в этих снах что-то личное, поэтому я не решалась рассказать о них докторам.

Фернвальду между тем стало хуже, он лежал в соседней палате, прикованный к постели. В последнее время он взял столько боли, что не смог вынести.