Я сама смогла встать на ноги без посторонней помощи лишь спустя неделю после пробуждения. Вышла в коридор, добрела до соседней двери. Села в кресло рядом с дядиной кроватью. Он слабо улыбнулся, но после снова погрустнел:

– Так ты правда думала, что я мог травить тебя?

Хотелось ответить «нет», но солгать я не решилась:

– А что еще мне оставалось? Я плохо разбираюсь в людях, Фернвальд.

– Мне кажется, я тоже плохо в них разбираюсь. Не смог понять тебя. Да и со всей семьей своей не нашел общего языка…

– Еще не поздно.

Дядя лишь печально покачал головой: уже поздно. А мне?

Сырое осеннее утро, холодное прощание, скупые письма. Молчание длиной в полгода. Что я прочту по глазам родных, когда приеду в Алерт? Да и куда я приеду – домой или в гости?

Не обижусь, если мама посмотрит неласково и скажет что-то сухое и резкое, а папа уйдет на псарню. Может, я наберусь смелости обнять маму и предложу папе помощь.

И Лилия. Я должна извиниться за то, что воровала письма Ричарда, вернуть ей все до единого.

– Хотя бы расскажите, почему поссорились с ними.

– Расскажу. Позже.

Как всегда: о самом главном – позже. Я вышла из комнаты, вернулась в свою палату, выпила лекарство, которое по-прежнему имело вкус и запах топленого молока. И еще от него клонило в сон.

Вскоре я почувствовала прикосновение к волосам. Кто-то невидимый гладил меня по голове, перебирал пряди, и от этого щемило сердце.

Сошла ли я с ума – иначе почему так хочется перехватить чужую руку, переплестись пальцами? «Я люблю тебя», – прошептала едва слышно, чувствуя, как теплые слезы текут по щекам. А проснувшись, решила, что все-таки никому, даже дяде, о снах не расскажу.

На следующий день я снова пришла к его кровати. Спросила уже настойчивее:

– Хочу все услышать сейчас. Про бабушку, про папу. Про вашу собственную семью – помните, еще в самом начале вы обещали рассказать, но к разговору не вернулись?

– Но это очень грустная история, – Фернвальд нахмурился. – Зачем она тебе сейчас, моя девочка?

Я пожала плечами, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Сама не знаю, откуда взялось это упорство. Мы с Фернвальдом сцепились взглядами на несколько долгих минут, затем он отвел глаза. Вздохнув, сказал чуть нервно:

– Ну хорошо, хорошо. У меня была дочь, твоя кузина. Ее звали Кларисса. Правда в том, что за все четыре года ее жизни я виделся с ней лишь несколько раз, да и то мельком.