Николас помог ей выйти из Кареты, и Катарина нервно посмотрела на свет из окон. Девушки приготовили комнату, поставили вазы с ядовитыми цветами, зажгли ароматные свечи. Отвернулись от кровати.

Катарина глубоко вздохнула. Ни одна поездка в карете не была столь быстра.

Николас потянул её в дом, и дворецкий Натали открыл дверь.

— Эдмунд, — промолвила она, — Натали дома?

— Ещё не вернулась из Волроя, моя королева, — промолвил он, — но всё готово.

— Хорошо, — Катарина кивнула, отдавая плащ. Она чувствовала себя голой. — Хотя я ждала, что она… или Женевьева будут тут. Но, полагаю, я должна быть рада…

— Хватит, — прошептал Николас, притягивая её к себе и целуя в шею сквозь ткань воротника. Он подхватил лампу и повёл её по коридору.

Когда они миновали комнаты, Катарина почувствовала странную печаль. Она попрощается с древностью Грэйвисдрейка, с его холодом, с одиночеством. Она больше не вернётся сюда. Потеряет дом.

— Николас, стой! Я упаду!

— Не упадёшь, — рассмеялся он.

Такой пустой дом. Где слуги? Только шуршание юбок на пути… И когда они добрались до её покоев, Николас так втолкнул её сквозь дверной проём, что она едва не упала.

Внутри было только мягкое сияние свеч. Ковры и кровать были покрыты красными лепестками. Она предчувствовала эту ночь, но никогда не представляла себе Николаса рядом.

Он повернул её к себе лицом, дыхание его было уже сбивчивым.

— Я не знаю, почему я нервничаю, — прошептала она.

— Не стоит.

Он поцеловал её в уголок губ. Это не было поцелуем Пьетра. Она не чувствовала твёрдости, но, по крайней мере, была какая-то страсть.

— Эти шрамы, — он снял её перчатки, — они пропадут?

— Не знаю, — она попыталась спрятать руки, но он, вместо того, чтобы скривиться при виде шрамов, скользил по ним языком. Шея, ключицы, и прикосновения его были такими грубыми, словно их свадьба сделала его слишком смелым. Она слышала, что такое бывает с материковцами. Хотя не помнила, от кого. Может, от Пьетра или от пугающей Женевьевы…