– Повезло? – повторила я.

Он кивнул.

– Повезло, что тебя будут любить, когда ты вернешься. У многих игроков этого нет. У тебя есть только ты. Как и у меня есть только я. Если я выживу, меня никто не будет ждать. Моя семья мертва. Никто не скучает по мне.

Я сглотнула.

Моя мама поцеловала Кея и обменялась с ним взглядом. Они смеялись. Мама выглядела счастливой. Счастливее, чем я помнила ее после несчастного случая с моим отцом.

– Почему ты говоришь мне все это? Почему мы здесь? – тихо спросила я.

Хок повернул голову и вздохнул.

– Я знаю, что ты оплакиваешь Джексона. Знаю, что ты злишься, потому что все мы не скорбим так сильно, как могли бы. В конце концов, Джексон был не только нашим Королем, но и нашим другом. Но не суди нас, Элис. То, что мы скорбим по-другому, не делает наше горе меньше. С детства игроки росли, зная, что умрут молодыми. Ты рано научилась принимать потери. Ты сама проходишь жестокое экспресс-обучение, и я знаю, у тебя есть ощущение, что после этой игры тебе больше не для чего будет жить. Но это неправда. Даже если ты не вернешься тем же человеком, у тебя будет кто-то, чтобы тебя обнять. Твоя мама любит тебя, я в этом уверен. Ты – ее дочь. Это никогда не изменится.

Комок застрял у меня в горле, и я откашлялась. Затем почувствовала, как горячие слезы обжигают глаза, и тьма сжала мои пальцы.

– Иззи говорила с тобой, не так ли? – прохрипела я.

Хок криво усмехнулся.

– Она беспокоится о тебе. Я тоже. Мы все переживаем за тебя. Хочешь совет? От того, кто не выносит советов? – Он глубоко вздохнул, а я склонила голову. – Ты должна перестать принимать эту игру на свой счет.

– Ч… что? – Я недоуменно моргнула, и Хок смущенно почесал затылок.

– Хорошо, это звучало ужасно. Но я имею в виду, если я сделаю это… – Он протянул руку и ударил меня по плечу.

– Эй! Как это понимать? – рявкнула я ему.

– Эта боль… Я ударил не сильно, но тебе все равно обидно. Ты принимаешь на свой счет то, что я ударил тебя, и именно это делает боль такой сильной. Когда ты принимаешь что-то на свой счет, это ранит тебя больнее, чем просто физически. Эта игра жестока и ужасна, но она не имеет ничего общего с тобой как Элис, обычным человеком, только с твоей ролью Раба. Игра жестока по отношению к тебе не потому, что в ней есть что-то, что настроено против тебя, а потому, что она просто жестока. Когда ты перестанешь видеть себя жертвой, станет легче. Ты не жертва, ты игрок. Боль велика лишь настолько, насколько большой ты позволяешь ей быть, Элис Солт.

Я молча смотрела на Хокинса, пытаясь осознать его слова. Они переваривались внутри меня, как мясной рулет Иззи на прошлой неделе.