– Все не так просто, не так ли? – перебила я, глядя на Чарльза. – Если она умрет, ты тоже умрешь, разве не так?

Чарльз улыбнулся мне такой грустной улыбкой, что я увидела, как блеснули его глаза. Слез он не пролил. Он будто сдерживал крик. Все его тело скривилось, а пальцы с такой силой вцепились в край стойки, что суставы побелели.

– Да, я думаю, так и произойдет. Может быть, не сразу, но рано или поздно точно, – сказал он наконец.

Даже Бастион перестал жевать украденный кусок пирога.

Я сделала глубокий вдох и попыталась разобраться в своих мыслях, что было не так просто, потому что казалось, будто они бегают по кругу.

– Дерьмо, – услышала я бормотание Бастиона.

– Можешь сказать это громче, – пробормотал Винсент, скрестив руки на груди и глядя на улицу. Я видела, как его глаза потускнели, и знала, что он думает о своем отце. Однако я не могла сказать, был он шокирован, напуган или полон энтузиазма по поводу идеи убить его.

– Но остается самый важный вопрос: как убить Мадлен? – сказала Регина.

– Джина, перестань быть такой бесчувственной, – упрекнула ее Изольда.

Регина прищелкнула языком и откинула назад свои светлые волосы.

– Я просто пытаюсь думать прагматично. Мы можем предаться сентиментальности чуть позже. Как ее убить?

Чарльз поднял указательный палец и прижал его к груди Винсента. Именно туда, где билось его сердце. Винсент немного обиженно посмотрел на него.

– Как и Королей. Сердце – слабое место. Если оно остановится, тело умрет, и проклятие уйдет.

– Хм… звучит выполнимо, – пробормотал Бастион, глядя на кухонный нож на столе.

Чарльз фыркнул.

– Ну, есть еще одна крошечная проблема.

– Конечно, есть, было бы слишком весело, если бы это оказалось легко, – пробормотал Винсент.

Чарльз откашлялся.

– Мадлен – источник проклятия, она уже настолько изменилась, что больше не может называться человеком. Все, что вы до этого видели, – это иллюзия. Ее настоящее тело давно перестало существовать в своем первоначальном виде. Осталось только ее сердце, и оно хорошо бьется, спрятанное где-то на поле.

Я нахмурилась, когда все, наконец, обрело смысл, которого раньше не было.