– Погоди, погоди, тебе не кажется, что ты немного путаешь понятия? – перебил Леонель. – Возможно, Кати и хотела защитить тебя от Цитадели, но херувимы, гарпии, все это лишь иллюзии, вызванные Цитаделью, такие же как темные всадники и твой златогривый дракон, разве не так? Химеры не существуют.

– Я стала жертвой иллюзии, это правда. Мой отец никогда не был со мной в этих снах наяву. Но иллюзии не строятся из ничего. Херувимы действительно вырвали меня из времени, причем два раза подряд. И все, что я пережила там, было реальным, включая черного дракона Цитадели и Песочников, которые пришли ко мне на границе моего сна. Они сами это подтвердили.

– Во время твоего сна?..

– Сон наяву такой же реальный, как и это мгновение. Как еще я могла узнать содержание письма папы до того, как смогла прочитать его вам?

Леонель повернулся к Энндалу:

– Она обезумела. Царь загипнотизировал ее, и она сошла с ума.

– Вовсе нет!

– Возможно, это потому, что вначале она слишком долго оставалась в Цитадели. Она до сих пор страдает от ее последствий.

– Леонель!

– Предположительно Афродита также существует. И все же она до сих пор не показала своего лица, несмотря на все оскорбления в ее адрес. Это немного странно, не находишь?

– Признаюсь, мне самой трудно поверить во все, что только что произошло. Но есть вещи, которые я не могу забыть. Я до сих пор чувствую царапины сфинкса на своей спине. И самое главное, я чувствую когти гарпии, как будто бы прямо сейчас, и… я увидела, на что они способны.

В ее голове пронеслось видение задыхающейся Имэны. Она встретила взгляд Энея и опустила глаза, на сердце было тяжело.

– Есть что-нибудь еще, Брисеида? – спросила Лиз.

– Что?

– Ты что-то не договариваешь. Я же вижу.

– Мне нужно немного подышать.

Брисеида ушла в сторону оврага, сжимая в руках письмо.

Ей оставалось только бежать. Она не могла лгать, а Лиз слишком хорошо умела читать ее эмоции.

– Не подходи слишком близко к краю! – прокричал Энндал.

Он подошел к ней сзади, обхватил за плечи и позволил своему взгляду блуждать по греческому городу, белым силуэтом выделявшемуся на равнине. Он вздохнул, подыскивая слова, затем тихо спросил: