Больная лежала на простынях, частично спрятанная под полупрозрачным балдахином. Ее лицо на подушках казалось размытым, точно в тумане. На столике перед кроватью кто-то разложил инструменты для кровопускания и небольшую медную плошку, куда сливалась лишняя кровь. Остро и резко пахло лекарствами. Другой стул был плотно придвинут к постели – наверняка Клаус Хедегор провел у постели дочери немало бессонных ночей, а когда удалялся на отдых, его сменяли служанки. Дух уныния висел в воздухе.

Сам судья похудел, под глазами его залегли темные круги, а губы были так плотно сжаты, как будто зубы скрутили нитями. Эйрику по долгу службы часто приходилось видеть людей в отчаянии, и он был готов ко всему: к гневу, слезам и тому оцепенению, что нередко охватывает людей, когда они встречаются с горем. Не был он готов только к вопросу:

– Преподобный, вы действительно что-то сделали с моей дочерью?

Эйрик поднял брови.

– Когда вас отправили в темницу, вы сказали…

И тут пастор вспомнил. Да, на вопрос, как он своими чарами подействовал на Эльсе той ночью, он отпустил скабрезную шутку: «Узнаете через девять месяцев, дайте срок». Он злился и хотел побольнее уколоть судью.

– Я сказал похабщину, obscenitas. Это не имеет ничего общего с действительностью, смею вас заверить.

Клаус Хедегор выдохнул и как-то разом обвис, словно суставы его размягчились. Оказывается, он все это время думал, что Эйрик залезал под юбку его дочери? Если так, то у этого мужчины ангельское терпение. Хотя, вероятнее всего, он сразу понял, что это была всего лишь непристойность, но с болезнью Эльсе забеспокоился, что в словах пастора могла крыться причина недуга.

Эйрик сделал шаг к постели. Эльсе выглядела плохо – как человек, который должен умереть со дня на день. Пастор всегда чувствовал приближение смерти, и сейчас та склонилась над бедняжкой, отводя костлявой рукой трогательный золотистый локон. Еще совсем детское лицо с нежной округлостью щек теперь напоминало старушечье. Руки, на которых делали надрезы для кровопускания, не зажили до конца и пачкали одеяло. Волосы свалялись и спутались, как сухая трава.

Судья встал за плечом Эйрика.

– Она недавно уснула, а до того бредила целый день и всю предыдущую ночь. Кричала, что к ней явился сам дьявол, чтобы пытать ее, что Сатана вырывает ей язык. Она выхватила у доктора лезвие и пыталась…

Клаус Хедегор запнулся, не желая заканчивать фразу.

Эйрик молчал. Его ни о чем не спросили. Значит, девушка была во власти иллюзий – что ж, причин этому могло быть множество. Судья набрал в грудь побольше воздуха.