Терций стоял в стороне, опершись плечом на бревна, и, обсасывая кусок солонины, наблюдал за их работой. Заметив Луция, он лениво махнул ему. Луций указал на виллу.

– Дым.

– Дым, – неохотно кивнул Терций, взглянув на небо, – вот говно. Нормальные люди там жить бы не стали, зуб даю.

– Нормальных я там и не ищу. А ты что здесь высматриваешь?

– Мутные они, – понизив голос, отозвался гладиатор, – неправильно тут что-то.

– Что?

– Не знаю. Какие-то они квелые. Я еще вчера заметил. И Тумур сказал, что пацан его мозгами потек.

– Он и правда странный. – Луций поискал глазами Санара. Тот вместе с другим рабом оттаскивал к оврагу обрезанные ветки.

– А еще, – продолжил Терций шепотом, – посмотри вон на того детину, – он указал на крупного мужика, который скобелем обтесывал бревно, – мяса у мужика как у нашего Тумура, а двигается так, как будто не жрал неделю. Силы как у девки, – он покачал головой, – и то, что без колодок и надзора они не разбежались, тоже странно. Какой раб свободы не хочет?

– Никий не хотел, – Луций пожал плечами, – его хозяин прогнал. Я тебя уверяю, в хозяйском доме он и ел сытнее, и жил вольготнее, чем у тебя в ямах.

– С Никием понятно, он выращен как корова, – отмахнулся Терций, – сравнил тоже. Этих угнали из дома взрослыми, у них жизнь была. Друзья, родичи. С волей, с ней же как. Свободным родился, так сам в колодки не полезешь.

Луций задумчиво постучал пальцем по подбородку. Слова Терция помогли ему понять, что не так с Санаром. Паренек вел себя и выглядел так же, как все рабы, с которыми прежде сталкивался Луций. Он был спокойным, как старый вол, уравновешенным. Абсолютно покорным. Никакой искры в глазах. Такими были почти все домашние рабы, довольные своей участью, потому что не знали другой. Им не нужны были кандалы и надсмотрщики. Северяне – что беглые вроде Тумура, что Рада, которая хоть и принадлежала Луцию, но едва ли о том помнила, – вели себя совсем иначе.

– А ты из которых? Как ты оказался в ямах? – поинтересовался Луций. – Ты ведь эдесец. Не приезжий.

Терций посмотрел на него с сомнением, словно оценивал, достоин ли Луций его истории. Гладиатор был типичным эдесцем – с медовой кожей, тонким носом, резкими чертами лица и пронзительными светло-карими глазами. Глазом. Верни второй, одень в тогу да отрасти волосы – будет вполне себе патриций.

– Меня батька продал. Я мелким был. И сеструху тоже, – наконец снизошел он до ответа и невесело усмехнулся, – мы с ней двойнята. Батя детей много настрогал, нормально с нас наварился. Двух старших оставил по хозяйству помогать, остальных в расход. До других мне дела нет, а сеструху я люблю, она хорошая у меня. Я мужика ей, кстати, нашел, нормального.