Села напротив, протянув мне металлическую флягу. Я отвинтил крышку, сделал большой глоток. Терпкое, кисловатое вино разлилось по телу долгожданным теплом. Этот простой жест сказал больше, чем любые слова поддержки. Мы были в этом вместе до самого конца.

— Как ты? — её голос был тихим, почти шёпотом, но в нём не было жалости, только деловая забота.

— Как мокрая крыса в бочке с дёгтем, — честно ответил я, возвращая ей флягу. — Мы отстаём от графика на полтора дня. Если такими темпами пойдём, эльфы успеют не только занять перевал, но и отстроить крепость.

Она кивнула, глядя на пляшущие языки пламени.

— В столице тоже неспокойно. Лира прислала весточку со своим «лисом». Райхенбах и его шайка не сидят сложа руки. Они распускают слухи, что ты специально ведёшь армию на убой. Что твои «адские машины» развалятся по дороге. Что ты погубишь цвет армии, а потом откроешь ворота эльфам.

Я горько усмехнулся.

— В последнем они почти правы. Машины действительно могут развалиться, только вот если это случится, ворота эльфам откроют не мои приказы, а их трусость и глупость.

— Они не трусы, Михаил. Они боятся, — тихо поправила она. — Они боятся не эльфов. Они боятся тебя. Ты ломаешь их мир, их привычный уклад. Каждый твой успех, это ещё один гвоздь в крышку гроба их власти. И они молятся о твоём провале. Провал спишет всё: твою дерзость, твою власть, твои реформы. Он вернёт всё на круги своя.

Она посмотрела на меня, и в её глазах, отражавших пламя костра, я увидел холодную, трезвую оценку.

— Если ты проиграешь эту битву, они разорвут тебя на куски. И мой отец им не помешает. Он поставил на тебя всё, и если его ставка не сыграет, он утонет вместе с тобой.

— Я не проиграю, — сказал я, и это прозвучало не как бахвальство, а как констатация факта. Я развернул карту, ткнув пальцем в узкую горловину перевала. — Провал для меня, это не потеря титула или власти. Это вот эти люди, — я обвёл взглядом спящие фигуры солдат, — превратятся в покойников. А за ними всё герцогство, так что у меня просто нет опции «проиграть». Есть только «победить» или «сдохнуть, пытаясь». И второй вариант меня не устраивает.

Мы помолчали, наш разговор был не о чувствах, не о будущем нашего странного союза. Он был о выживании, о голой, неприкрытой правде этой войны. И это делало нас по-настоящему близкими. Ближе, чем любых влюблённых, шепчущих друг другу нежности под луной. Мы были двумя командирами, двумя заговорщиками, делящими одну на двоих ответственность за тысячи жизней.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она, поднимаясь. — Завтра будет ещё хуже.